Записки о России, составленные со слов моряков, унесенных в Северное море - страница 14

— Надо приготовить японскую одежду и вакидзаси, кто знает, а вдруг императрица захочет взглянуть.

Поэтому Кодаю взял с собой даже косодэ, хаори и хакама.

Летний дворец имеет пять этажей, пол в нем устлан отшлифованным камнем, который называется мурамура. В нижнем этаже находится помещение для министра двора и для лейб-медиков, на втором этаже — столовый зал, на третьем помещается тронный зал. Кодаю встретили на нижнем этаже Безбородко и Воронцов и сказали, чтобы шел за ними к императрице и повели его на третий этаж. Кирилл тоже пошел за ними. Зал был размером 20 кэнов, отделан мрамором с красными и зелеными разводами. Справа и слева императрицу, как цветы, окружали пятьдесят или шестьдесят фрейлин. Среди них были две негритянки. А по эту сторону, разделившись на две группы, торжественно и величественно стояли рядами свыше четырехсот человек придворных во главе с канцлером, так что у Кодаю даже замерло сердце и от робости не мог двинуться вперед. Но Воронцов сказал, чтобы приблизился к императрице. Кодаю взял подмышку под левую руку шляпу и хотел оттуда почтительно поклониться, но ему сказали, что здесь кланяться не нужно, а надо идти вперед. Тогда он положил шляпу и трость на пол и осторожно двинулся к императрице. Потом, как его научили заранее, он опустился на левое колено, а правое выставил и, положив одна на другую руки, протянул их вперед. Императрица вытянула правую руку и кончики пальцев положила на ладонь Кодаю, и он трижды как бы лизнул ее. Таков церемониал при первой аудиенции иностранцев у императрицы. После этого он вернулся на свое место. Императрица приказала подать прошение Кодаю и, просмотрев его, спросила: "Кто писал проект этого письма, наверное, Кирилл?" Тогда Кирилл почтительно ответил, что написал в нем все так, как просил Кодаю. Она снова спросила, все ли, что в письме, правильно. Кирилл ответил, что нет ни малейшей неточности. При этом Кодаю услышал, как императрица громким голосом произнесла: "бэнъясйко". Это значит: "Достоин жалости". Затем императрица через жену канцлера Турчанинова Софью Ивановну подробно расспросила Кодаю о бедствиях на море, а также об умерших, и, когда подробно ответил на вопросы, промолвила: "Охо, дэяуко". Этими словами она выразила сожаление по поводу погибших. В это время на лице императрицы можно было увидеть сильную скорбь. Потом она, по-видимому, спросила, почему так долго ей не докладывали его первые прошения о возвращении на родину. Как потом сказали, сановник, называемый сэнатэ, задержал первые прошения, и не было доложено императрице. Императрица разгневалась и запретила тому сановнику в течение семи дней появляться при дворе с утренним визитом. В тот день праздновалось рождение августейшего внука императрицы цесаревича Александра Павловича, и на полдень был назначен парадный обед по этому случаю, но на часах уже прошел полдень, подошел уже час овцы, а императрица все еще не встала с трона. Наконец она спросила:

— Значит, просишь о возвращении на родину?

На это Кодаю жалобно ответил:

— Да, покорнейше прошу, — и в тот день удалился.

В дальнейшем его нередко вызывали к императрице. Был он и у цесаревича и у августейших внуков. Его расспрашивали о нашей стране и показывали японские книги, а также книги, написанные там о нас. Он говорит, что из наших книг там было больше всего эдзоси и импон (иллюстрированные рассказы и пьесы для кукольного театра). Однажды, когда Кодаю был приглашен цесаревичем, человек, который должен был его проводить, задержался и решил отвезти Кодаю обратно в карете цесаревича. Кодаю стал упорно отказываться, считая, что это было бы святотатством. Но его убеждали согласиться, говоря, что для иностранца делается исключение и потому пусть это его не смущает, он обязательно должен ехать. Он повторил это несколько раз, окружающие также настаивали, чтобы он сел в карету, потому что, наоборот, отказываться неприлично. И Кодаю был вынужден поехать в карете цесаревича.

Когда они подъезжали к дому Буша, тот воскликнул: "Ох, кажется сюда жалует сам цесаревич", и сам он, его жена и дети выбежали в сад, чтобы встретить гостя. И вдруг оказалось, что это Кодаю. Все были перепуганы и спрашивали его, как это он позволил себе совершить такое святотатство? Кодаю подробно рассказал. Кирилл тоже невероятно напугался и строго предупредил Кодаю: "Будь хоть какой иностранец, но больше таких вещей не делай!" Верно, позже над этим часто смеялись, но в ту ночь Кодаю не спал, был, как в жару, сердце прыгало в груди, и не мог заснуть до утра. Если на минуту он и впадал в дремоту, то тут же просыпался, как одолеваемый кошмаром. И он решил, что это от того, что он, простолюдин, осмелился сесть в царскую карету, пусть даже и в чужой стране. Когда рассвело, он рассказал об этом людям и ему сказали, что так и должно быть, потому что он отважился на такой возмутительный поступок. Карета эта небольшая, на четыре человека, вся позолоченная. Она сделана в Англии. Карета великолепная и везут ее восемь лошадей.