Записки офицера Красной армии - страница 5

Ну, ничего. Беседуем. Я спрашиваю её, кого как зовут? Мария Александровна на одну показывает и говорит: «Пани Зофия». А другая оказалась пани Стефания.

— А как малую зовут? — спросил я.

— Андзя.

— А почему не пани Андзя?

— Потому что детей у нас зовут только по имени. Когда подрастёт, то будет панна Андзя.

«Естественно, — подумал я, — её могут выучить только фашисткой и врагом трудового народа. Тоже сделали бы из неё гадину, если бы наша советская власть не пришла! Теперь кончатся эти панские штучки!»

Ну, ничего. Сидим себе и беседуем довольно культурно, то о погоде, то об урожае. Я вижу, что и я их собачий язык немного понимаю. А чего не понимаю, то мне Мария Александровна сразу переводит. И всё бы было хорошо, но одна из них (та старшая, пани Зофия), говорит мне на ломаном русском языке:

— Пан лейтенант, а долго вы пробудете у нас в Вильно?

Очень мне этот вопрос не понравился. Сразу понял, что она хотела хитростью, от красного офицера, узнать о стратегических намерениях высшего командования. Но я её тут же раскусил. Знаем мы фашистские уловки! Так что я сказал очень любезно и спокойно, хотя, собственно говоря, за такое надо с ходу бить по морде:

— Сколько нам захочется, столько и пробудем.

А она снова:

— Пан лейтенант, а вам нравится наш Вильно?

Я заскрипел зубами. Издевается, холера, надо мной, красным офицером и порядочным большевиком. Уже второй раз меня «паном» назвала. Но я стиснул под столом кулаки и стараюсь держаться.

— Во-первых, — говорю я, — не Вильно, а Вильнюс. Вот что. Во-вторых: не ваш, а наш. В-третьих: мне он совсем не нравится, потому что никакой культуры нет. Даже на вокзале нет вошебоек. Что же это за жизнь! Что же это за гигиена! Что же это за культура!

Тут вмешалась Мария Александровна и говорит так чисто по-русски… это очень подозрительно и надо будет сообщить об этом в НКВД. Так вот, говорит она:

— Вошебоек у нас в самом деле нет. Но потому, что у нас нет вшей. Так что зачем нам вошебойки!

«Сами вы как вши», — подумал я и говорю:

— Вошебойки являются санитарным и гигиеническим оборудованием. Мышей у вас тоже может не быть, а вот, котов у вас всюду множество. Вот что.

А та первая (пани Зофия) снова обращается ко мне и вижу я, морда хитрая, хитрая, хитрая!

— Пан лейтенант…

Но на этот раз я ей закончить не дал. Бросил нож на стол и рявкнул:

— Заткнись, старая обезьяна! Никакой я тебе ни пан, а защитник пролетариата! И я тут именно затем, чтобы уничтожать такую фашистскую заразу как ты! Понимаешь?! А если не понимаешь, то я тебе сейчас своими руками объясню!

Я как приложился кулаком к столу, что аж все стаканы на нём запрыгали. Девочка плакать начала. А Мария Александровна умоляет меня и тоже чуть не плачет.

— Михаил Николаевич — говорит она. — Не гневайтесь. У нас каждому говорят пан. Даже нищему. Так же как во Франции «мсье», или в Англии «мистер».

Но я не дал уломать себя этим хамкам.

— Подождите немного — сказал я. — Мы наведём порядок и панами, и месьями, и с мистерами! Придёт время для всех и каждому найдётся подходящее место! А мне, порядочному человеку, сидеть в вашем обществе и попивать чаи негоже! До свидания!

Я встал. Естественно, сплюнул на пол. И гордо вышел. Даже свой хлеб со стола не забрал. Пусть подавятся им, подлые фашистки!

Пошёл я спать. Кровать, вижу, хорошо застелена. Большое одеяло, лёгкое, мягкое, в белую оболочку затолкнуто. А на оболочке той разные цветочки, листики и мотыльки вышиты. Две подушки… тоже в оболочках с цветами. Ну и простынь. А всё такое белое, словно краской выкрашено. Я даже пальцы послюнявил и попробовал, не мажется ли?

Залез я на кровать и полностью в ней утонул. Только нос наверху. Вертелся я, крутился, а сон не берёт. Не по мне, порядочному большевику, такие буржуйские изобретения! Как они на таком с бабами спят?.. Вылез я из постели, подушку у стены положил, завернулся в одеяло и в два момента заснул.

Утром просыпаюсь. Вижу — солнце светит. Красота.

Вышел я на балкон. Видна большая часть города и река тут же течёт… Я вздохнул: чудно!.. Небо голубое, голубое, голубое… Вот, думаю я, из такого голубого материала пошил бы я себе рубашку, а Дуне юбку.