Записки отставного медицин-майора - страница 4

— Когда жгут наложен?

— Минут пять назад, — подошел лейтенант. — Мы тут минут несколько побеседуем с пострадавшим, не возражаете?

— Десять минут вас устроит?

— Вполне. Итак, Башаримов, что здесь произошло?

Глаза у этого типа мутные, а брился он… дней пять назад. На левой руке «Вася» и якорь со звездой.

— Дык ета… пайшлi мы з той сучкай, жонкай, значыцца, у садзiк за унучкай. Забралi, пасадзiлi, ета, мульцiкi глядзець, а самi на кухню — бутылёк, панiмаеш, у нас быу, я брау. Вось. Сядзiм сабе, як людзi, п» ем пацiху, а тут — вось табе маеш — дачка прышла. Ну, ета, паддатая ужо, ды, вiдаць, не дабрала — злая, як змяя! А мы п» ем, ёй не налiваем — самiм жа мала, а яна ужо недзе глынула. Ну, дык яна зазлавала на мяне, хапiлася за нож ды у плячо мне тыц! Малая крыви спужалася, заравела, а дачка, ета, забрала яе i пайшла сабе. Я, ета, пабег «скорую» вызываць, ды у пад» ездзе — каб на iх немач! — нi адна дзвярэй не адчынила, давялося у суседниi пад» езд бегчы. Вось. А тут, панiмаеш, пакуль я бегау сваё жыццё ратаваць, пакуль вярнууся, сучка гэтая, жонка, бля, усю гарэлку сама дапiла дый завалiлася дрыхнуць! Ну, ета чалавек, скажы? Падла яна падла i ёсць! Во якiя яны цяпер! А суседзi? Замест скорай мiцыю вызвалi — ета людзi?

Они не люди — он людь… Моя бы воля, отдал бы его лейтенанту, пусть увозит к себе. А везти придется мне, шить надо. Жена допила водку без него — шекспировская трагедия!

— Центральная, тройка свободна!

— Троечка, Парковая, 15! Бэ-жэ. Обслужите.

— Понял, Парковая, 15.

Итак, едем на БЭ-ЖЭ. На нашем языке это означает болит живот. А это все, что угодно: прободная язва, острый аппендицит, а то и особая форма инфаркта — от любой из этих прелестных хворей можно «заземлиться». А может, и просто переел человек, его вырвет — и все дела.

Да, а как сказала Светка-диспетчер? Обслужите, мол. Сколько уж говорил ей, что ненавижу это слово: я не парикмахер и не официант, я никого не обслуживаю, я по-мо-гаю! Она оправдывается: мол, от начальства это слово идет, она заставляет Светку отчитываться именно так: сколько вызовов за смену об-слу- жи- ли? Начальству это выгодно: чего там особенно чикаться с обслугой? То ли дело простой работяга: он там вкалывает, чего-то выдает на-гора, а эти чистюли в белых халатах его обслуживают — то завивку сделают, то с того света вытянут.

— Здравствуйте, кто у вас болен? Что случилось?

— Дочка у меня, проходите в комнату.

Прохожу. А, вон оно что: беременная рожать собралась.

— Роды первые?

— Первые.

— Так почему ж вы по телефону «болит живот»? — не скрывая раздражения, говорю я. — Вы же знали, что роды?

— А я не обязана перед каждым отчитываться, да еще по телефону! — окрысилась ее мамаша. — Вот вы приехали, вам и сообщаю! Подумаешь, паны великие! Да я…

— Готовы? — мне некогда препираться с этой дурой. — Поехали! Вы едете с ней? Как угодно. Не торопись, Петя, у нее еще в запасе часов двенадцать.

Раздражение, конечно, не лучшее из чувств. Откуда оно берется? Да все оттуда же, бесят меня всякие хитрецы-мудрецы. Отвезти роженицу в роддом может любой фельдшер. Да и бригада есть на то специальная. Нет, сей даме понадобилась именно бригада врачебная, а их всего четыре на весь стотысячный город, а сегодня и вообще одна! Плевать ей, что я из-за нее опоздаю на инфаркт и человека не станет. Вот скажи ей об этом — укусит! Фигурально, конечно. А уж обматерит, это точно. И жалобу накатает. Ей бы волю — на каждую царапину вызывала бы профессора из Москвы — но только бесплатно! Я бы для этой категории ввел законодательно: вызвал попусту — оплати! Вот заплатит свои тыщи, и я с удовольствием перевяжу ей пальчик.

— Центральная, тройка свободна.

— Возвращайтесь.

Слава те господи, передышка. Впрочем, не для отдыха. Поджидает куча незаполненных бумаг, а среди них и те, которые в случае чего и тюрьмой попахивают. Вот, скажем, главная бумага — карточка вызова: когда, к кому, диагноз, что сделано, куда отвез. Если заполнять сразу, надо после каждого вызова делать паузу минут на пятнадцать, а тебе за эти пятнадцать минут, необходимо просто расслабиться, потому что ты не робот, а весьма несовершенно устроенный человек, и смена у тебя длинная-предлинная, к ее концу ты уже выжатый лимон.