Записки партизана - страница 28

Состоялось оно здесь же, на поляне. Мы собрались в сторонке, под старым карагачем. Впервые мне привелось быть в одной парторганизации с сыном…

Вершины гор стояли еще розовые — ловили лучи заходящего солнца, а здесь, в долине, уже ложилась ночь. Трещали до звона в ушах цикады, сонно попискивала в ветвях карагача потревоженная нами какая-то пичуга. Вдали ржали наши кони. Караул по лагерю несли комсомольцы: Геня, Ломакин, Павлик Худоерко, Надя Коротова, Мария Янукевич. Они были преисполнены важности.

Нас, коммунистов, было в отряде двадцать шесть. Ответственным секретарем партийной организации избрали Сафронова, членами бюро — комиссара Голубева и меня.

Владимиру Николаевичу Сафронову в ту пору было лет сорок с небольшим. Его как начальника теплоэлектроцентрали на комбинате знал отлично почти весь отряд. Успел присмотреться к Сафронову и я. Он удивил меня с первого знакомства: человек с больным сердцем, с мокрым плевритом, отягощенный к тому же ответственной работой, большой, грузный, медлительный в речи, он успевал в команде особого назначения проходить все занятия наравне с молодежью. Он никогда не унывал, болезней своих будто и не замечал. Был на вид очень простодушен, но простодушие это совмещалось с непреклонной принципиальностью и объективностью. Умел он поддеть проштрафившегося товарища столь остроумно и мягко, что тому ничего не оставалось делать, как покаяться в своих ошибках. Короче, иного, лучшего партийного секретаря нельзя было бы и желать.

Здесь же, на партсобрании, Евгений рассказал о том впечатлении, какое создалось у него от первого знакомства с соседними партизанскими отрядами. Были эти впечатления не из радужных… Наши соседи плохо позаботились и о провианте своем, и о духовной пище: радиоприемников у них не было, не было ни запасов медикаментов, ни врача…

Сафронов тут же обратился с вопросом к Мусьяченко:

— Запасы бумаги у нас достаточны? Будет на чем распространять сводки Совинформбюро?

— Бумаги хватит, — ответил Петр Петрович.

— Хватит?.. — повторил Сафронов. — На что хватит? Вы с Батей, может быть, газету собираетесь издавать?

— Собираемся, — ответил невозмутимо Петр Петрович. — Шапирограф везем с собой.

— А швейных машин, часом, не захватили?

— Имеется одна…

Как вышучивали нас с Мусьяченко за эту швейную машину и какую службу сослужила она нам, я здесь рассказывать не буду.

Сафронов, как эстафету, принял слова покойного Попова: «Кому много дано, с того многое спросится». Наш отряд будет поддерживать культурную связь с соседними. Но этого мало: мы должны так расходовать провиант, чтобы в случае нужды нашлось чем помочь и соседям.

Здесь же мы установили нормы своего пайка. Они были равны нормам, установленным для бойцов. Приняли мы и устав Советской Армии.

Ущелье встретило нас неприветливо. На поляне, пока мы грузили наши запасы на подводы, заиграло в росных травах щедрое солнце, а здесь все еще стоял предрассветный сумрак. Нужно было закинуть голову назад, чтобы увидеть высоко-высоко над собой свет дня. Но и здесь жизнь брала свое. Меж гигантских камней зеленел кустарник, тонкие стволы деревьев тянулись кверху.

Дорога к нашей «отметке» шла от ущелья направо, круто вверх. Заметить, где она начиналась, было не легко: сама природа замаскировала поворот к ней кустарником и деревцами. Даже к концу нашего пребывания в горах, случалось, партизаны проскакивали мимо этих «ворот», ведущих к нашей резиденции. Правда, в дальнейшем мы и сами тщательно маскировали это место.

Кто и когда проложил эту каменистую дорогу? Несомненно, люди суровые, мужественные и мудрые, — шла она под отвесными скалами, но так, что обвалы не грозили ей, делала смелые повороты, но такие, что даже машина Гени все же могла пройти по ней.

Горы, горы и горы. Вершины их похожи на гребни застывших гигантских волн. То поднимаются они мертвым пиком к небу, то сияют на солнце яркой зеленью лугов. Чем дальше мы шли, тем выше и круче поднимались на горизонте горы.

Дорога потянулась вдоль реки Афипс. Река изгибается замысловатыми, причудливыми петлями. Подчас она описывает почти полные окружности и вдруг поворачивает назад и снова вьется, кружит, и, кажется, нет ста метров, где бы она текла прямо.