Записки случайно уцелевшего - страница 2
ему очередного звания).
1
Я пишу эти воспоминания на восемьдесят первом году своей жизни. Только теперь я стал мысленно оглядываться на прожитое и пережитое, уже не столько удивляясь тому, что уцелел, сколько стараясь зафиксировать те «нештатные» обстоятельства моего существования, которые как раз моему существованию решительно противостояли. Конечно, удивляюсь я и теперь - по всему раскладу фактов и событий, сопутствовавших моему прежнему бытию, мне, несомненно, полагался совсем иной «биографический сюжет», во всяком случае, менее протяженный во времени.
Однако почему-то вышло так, что вопреки множеству гибельных предпосылок я не пропал без вести на войне и не исчез бесследно в сталинском застенке, как мне полагалось по всем канонам тогдашней советской доли, а вот дожил до решающих перемен. И даже пытаюсь восстановить - в назидание потомкам, что ли? - хитросплетение обстоятельств, составивших в итоге мою участь. Что и говорить - наредкость благополучную, поразительно радужную участь. Ведь почти все мои товарищи по «писательскойроте» - была такая в Краснопресненской дивизии народного ополчения - за исключением сразу отозванных в военные газеты, где также многих подстерегала гибель, - полегли в октябрьских боях сорок первого года между Вязьмой и Ельней. (Подумать только - полвека назад!) А сколько моих друзей и знакомых, особенно среди литераторов, побывали или закончили свои дни в тюрьмах и лагерях!..
Я же, если и лежал однажды в полевом госпитале, то всего лишь по поводу малярии (осколочная царапина на ноге и легкая контузия - не в счет), а тюремным воздухом не дышал ни дня. Что же касается окружения, в которое я угодил в результате Вяземской катастрофы наших войск под Ельней и которое стало навсегда самым памятным фактом моей биографии, то мне все же посчастливилось через месяц из вражеского кольца вырваться. А кроме того, разве не в окружении провел я большую часть своей остальной жизни, и до и после войны, тоже постоянно подвергаясь опасности, подстерегавшей меня на каждом шагу.
Не стану скрывать, в прежние годы я порой готов был отнести свою «живучесть», особенно в мирное время, за счет собственной предусмотрительности. Сначала (по молодости лет? ) я объяснял благополучное разрешение некоторых грозивших мне арестом ситуаций тем, что в надлежащий момент принял нужные меры. Мне даже иной раз казалось, что я настолько проникся абсурдной логикой нашей действительности, что в критические минуты интуитивно предпринимал единственно нужные шаги.
Разумеется, это было всего лишь самообольщением «баловня судьбы».Просто даже когда у меня «были настроения, я никогда и ни с кем ими не делился, мне почему-то сопутствовала удача, и теперь я все больше и больше убеждаюсь, что Его Величество Случар, покровительствовал мне, особенно на фронте, а тем более - в окружении, где формула «неизвестно, где найдешь, а где потеряешь» легко могла стать выражением высшей житейской мудрости. Только не подумайте, что, рассуждая так, я придаю своей особе, своей личности, своему случаю жизни некий провиденциальный смысл. Нет, от подобного самомнения я далек, хотя, должен признаться, некоторая доля фатализма моему миропониманию действительно присуща. Больше того, работа над этими записками заставила меня еще тверже уверовать в некую мистическую предопределенность человеческих судеб.
Если я узнал, как свистят пули, еще вррннем детстве играя во дворе и став безмятежным свидетелем внезапно разыгравшегося боя красных с белыми на харьковской улице, если в роковой российской круговерти первой половины XX века мне, еврею, да еще литератору, да еще «критику-космополиту», да еще участнику двух войн, и притом человеку, пусть чисто номинально, но по советским меркам - непосредственно причастному к самой страшной политической дьяволиаде сталинской эпохи, - если при всех подобных данностях мне все же посчастливилось уцелеть, то как тут не стать фаталистом?