Записки сотрудницы Смерша - страница 22

Так и проходила наша жизнь: все были увлечены учебой, занятиями в кружках (конечно, все они были бесплатными), общественной работой, поэтому дети по улицам не болтались.

В детстве многое не замечается, так что осталось воспоминание, что все были более-менее сыты, довольны, веселы, не было зависти, да и завидовать было нечему. Хотя я и одевалась проще всех, донашивая одежду старших сестер, но как-то смогла сплотить вокруг себя весь наш класс, за что и любила меня директор школы. Когда я поступала в Управление особых отделов НКВД СССР, то первая рекомендация была от нее. Александра Петровна Землемерова так меня расписала, что я чуть даже не расплакалась.

К концу тридцатых годов жизнь в стране улучшилась, хотя все мы жили скромно, имели только самое необходимое, но нам было чуждо накопительство, не имелось стремления к наживе. Мы справедливо считали, что счастье не в деньгах.

Наш десятый класс был маленьким (четырнадцать девочек, шесть мальчиков), очень дружный, никто никого не подсиживал, ни на кого не жаловался. Учились хорошо, друг другу помогали и защищали. Некоторые девочки уже влюблялись, были определенные пары, а я вся была в учебе и занятиях со своими пионерами.

Однажды во время урока ко мне за парту подсел Вася Григорьев, неожиданно послюнявил палец и провел по моим бровям, а затем показал палец ребятам и сказал: «Нет, не красит!» И опять перешел на свою парту. Оказывается, мальчишки поспорили, крашу ли я брови, а я, как и мама, была чернобровая, никогда не красилась и не применяла косметику.

В школе больше всего не любила и не понимала химию. Преподавателем химии был Николай Самуилович Холкин, ему почему-то дали кличку Чапельник[2]. Он мне очень симпатизировал. Бывало, вызовет к доске, задает задачи, а сам подсказывает, чуть ли не сам их решает. Я нервничаю, переживаю, знаю, что все будут смеяться, ведь даже за плохое знание урока он все равно поставит мне четыре или пять. И меня прозвали Чапельницей. Я его за это ненавидела, избегала, а он все равно вел себя так же. Даже когда фотографировали наш выпускной десятый класс, он растолкал всех моих подруг и встал рядом со мной. Недалеко от Николая Самуиловича жила наша одноклассница Вера Рыбина, так она была в курсе его семейной жизни: у него были жена и ее племянница, которых он держал в страхе. В начале Великой Отечественной войны Холкин ушел в ополчение, воевал под Москвой. Не знаю уж, что там было, ведь бои были очень тяжелые, с переменным успехом, и в какой-то момент немцы (наверное, они окружили подразделение) через громкоговоритель обещали жизнь тем бойцам, кто перейдет на их сторону. Тогда Николай Самуилович поднял руки и пошел к немцам, а кто-то из красноармейцев его застрелил…

Преподавателем русского языка и литературы был Петр Кириллович Боголепов. Прекрасный учитель, мы заслушивались его рассказами, просто внимали ему. Он очень много знал и привил нам любовь к чтению. Петр Кириллович называл нас только по именам, его уроки были к тому же уроками интеллигентности, такта, гуманизма, справедливости и доброты. Когда он возвращал после проверки наши диктанты и сочинения, то говорил об их недостатках и достоинствах так, как будто это были произведения классиков! Он любил, чтобы в сочинениях мы высказывали свою точку зрения, и чаще всего задавал сочинения на свободную тему. Как-то после встречи детей испанских республиканцев я написала об этом и отдала Зине Гридневой, а она переписала и сдала учителю. На следующем уроке Петр Кириллович раздал работы всем, кроме Зины. На вопрос, где же ее сочинение, он ответил, что поставил пятерку, но эта оценка принадлежит не ей, а Овсянниковой. И поставил мне две пятерки — за два сочинения, а Зине пришлось все писать самой. Петр Кириллович сказал, что уже хорошо знает слог и письмо каждого из нас, поэтому его трудно обмануть.

Боголепов видел, что меня обожают пионеры, которые всегда ждали конца урока около нашего класса. И он, и все наши преподаватели решили, что я должна поступить в педагогический институт на филологический факультет, а после его окончания придти на смену Петру Кирилловичу. На всех собраниях и вечерах говорили об этом и в итоге убедили меня.