Записки совсем молодого инженера - страница 18

Это была, конечно, его вторая ошибка. Михаил Петрович, как инженер, должен был бы знать, что пища может заражаться радиоактивностью не через облучение (тем более, если оно достаточно слабое), а лишь прямым соприкосновением с вредными веществами, например с радиоактивным дождем или пылью, то есть, скажем, с осадками. Он съел из своего запаса столько, сколько мог, а остальное переложил в карманы и все, что не поместилось, выбросил, а потом его снова стало сильно тошнить.

До часу ночи мучался Михаил Петрович в тундре, изнемогая под звездным небом и вообще не имея сил продвинуться дальше, и среди мыслей, которые мелькали время от времени одна за другой в его цепенеющем уме, не было, как ни странно, той самой, может быть, самой последней для человека мысли, что он может вообще теперь не дойти и заблудиться и помрет на дороге. Михаил Петрович знал, что о нем было сообщено в ту партию по радио, и все забеспокоятся, если он не дойдет к контрольному сроку, и за ним пошлют тогда вертолет. Тундра, слава богу, ровная, как степь, и на стокилометровом маршруте человек — не иголка, пропасть не может. Михаил Петрович был твердо уверен, что его, если надо, всегда найдут, и в этом смысле с ним ничего не случится. Среди всех раздумий его мучало только то, что он, может быть, сам себя отравил. 0,15 кюри за спиной! 0,15 кюри! 0,15!.. Может быть, в капсуле с самого начала была утечка. А может быть, он все-таки чего-то объелся? Михаил Петрович представлял себе начальника, который — одного — послал его в этот маршрут. Он представлял себе какого-то отвлеченного слесаря на заводе, какого-нибудь Ваньку, который не дурак выпить и который не завинтил там, где нужно, последний свинцовый болт, а ОТК недосмотрело. И вот сейчас ему из-за этого светят на спину 0,15 кюри, а он не знает, так это на самом деле или не так. Михаил Петрович, особенно когда ему становилось очень уж плохо, думал, что он должен оставить контейнер в тундре. Зачем он будет убивать сам себя? Он заметит место и поставит точку на карте. Сюда вышлют вертолет и потом подберут эту штуку. У него хорошая «территориальная» память. Он всегда безошибочно запоминал местность, когда, например, еще в детстве ходил за грибами или собирал для девчонок цветы. Почему, в конце концов, он пошел в геологи? Он может и сам полететь вместе с ними и показать, где будет лежать контейнер…

Мучаясь по-прежнему от боли, Михаил Петрович в один из особенно сильных приступов сбросил наконец на поле свой опасный груз и пошел в темноте дальше один, сообразуясь по звездам, но потом ему, как назло, стало лучше. Он просто не мог себе представить, как это он явится в партию и люди увидят, что у него нет с собой груза. Он пошел тише — по кругу — потом постоял. Тундра молчала. Он вынул карту, захотел сделать отметку и зажег при этом ручной китайский фонарик. А потом он вернулся. В темноте Михаил Петрович полчаса искал сброшенный контейнер, и от этого — ему показалось, что он его не найдет, — расстроился еще больше. В конце концов он расстелил свой спальный мешок и улегся, чувствуя больную полудремоту. Так он провел эту вторую ночь.

Сон, который снится Михаилу Петровичу около двух часов ночи, означает только одно: у него выпадают волосы. Белые кровяные шарики, плодясь без удержу у него в селезенке лавинообразными многовитковыми кольцами сложной белковой формулы, убивают одно за другим красные кровяные тельца, и от этого — Михаил Петрович явственно чувствует — у него выпадают волосы. Он идет вроде бы по Невскому проспекту, по-прежнему гордясь своей шевелюрой, а люди — все встречные девушки — глядя на него, смеются и показывают пальцами. И вот рядом с ним уже плачет жена. «Что же? Что же, мой дорогой? Что же это с тобой? — говорит она. — Что они с тобой сделали?»

Вся тягость для Михаила Петровича состоит сейчас в том, что он сам ничего этого не замечает. Он не знает, почему все показывают на него пальцами и почему смеются рядом все красивые девушки, глядя куда-то вдаль мимо него. Он не знает, отчего плачет жена. Он только смутно, лишь исподволь догадывается, что что-то случилось. От этой догадки у него падает сердце, и он просыпается в своем плотно застегнутом и покрытом снаружи росой собачьем мешке, но тяжесть, которая в чем-то есть и стоит где-то рядом и про которую, кажется, он сам ничего не хочет знать, по-прежнему, уже наяву, мучает его. Михаил Петрович совсем спокойно кладет капсулу посреди тундры. Он делает крестик на карте и обводит крестик кружком — на пересечении линий он сейчас находится. Потом Михаил Петрович идет и проходит, кажется, два километра, но тут физическое движение и ощущение легкого мешка за плечами, а также, наверное, низкое солнце согревают его. Он начинает думать, что, может быть, опять он просто чего-то объелся, и если взять сейчас капсулу, то он еще сможет донести ее и сможет дойти. Михаил Петрович возвращается и берет свою капсулу. Он, правда, забывает, что болезнь ходит кругами. В середине дня его снова схватывает, и он, поразмыслив, снова оставляет капсулу. А потом он делает так еще один раз. И снова, вернувшись, опять ее подбирает…