Записки военного летчика - страница 18

С рассветом дождь усилился. Низко над деревьями плыла слоистая облачность. Когда стало светло, мы более отчетливо представили себе все случившееся ночью. Оглянувшись кругом, ахнули: лес, самый непроходимый [46] лес, именуемый беловежской пущей, был изрядно поломан. Мы насчитали 82 дерева корабельного леса, поломанного при падении самолета. Некоторые деревья выворочены с корнем. Многие сломаны до основания. У других сшиблены макушки. Среди обломков валяется бесформенная груда металла. Это то, что было нашим самолетом. Блестящий, гладкий, словно отполированный дюралюминий, - что с ним стало! Из него теперь нельзя было сделать даже маленькой кастрюльки, настолько он был изуродован. Как же остались целы люди? Долго мы соображали, в какую сторону летели, в какой стороне может быть железная дорога. Солнца нет, кругом густая дымка, низкая облачность и дождь, дождь, дождь. Ни обломки самолета, ни характер сломанного леса подсказать ничего не могли, ибо мы падали, вращаясь штопором. Я показываю одно направление, мой партнер - другое. Вдруг откуда-то издалека донесся отрывистый паровозный гудок. Я указал влево:

- Вот видишь, где железная дорога.

- Нет, - говорит партнер, - по-моему, не там, а вот здесь.

И показывает в другую сторону.

Долго мы так мудрили и соображали, пока я случайно среди обломков самолета не увидел уцелевший компас.

- Ба, - закричал я, - ведь у нас есть компас!

Быстро отвернули драгоценный прибор. Теперь можно попытаться выбраться из дремучей чащобы. Ну хорошо, а если мы заблудимся, сумеем ли вернуться обратно, найдем ли остатки нашего самолета? Вот почему мы забрали все тряпки, какие были в нашем самолете, захватили шелковые ленты от вымпелов и двинулись на поиски человеческого жилья. Тряпки и ленты мы развешивали на сучках, отмечая наш путь. Жалко было лент от вымпелов. Это были красивые шелковые полотнища, сшитые изящными клиньями длиной около полутора метров. Красивые надписи на трех языках, нанесенные на ленты, сообщали, что это самолет такой-то, летчики такие-то, а следуют они туда-то. Ленты привязывались к металлическим патрончикам, в которые закладывались записки, и все это мы должны были бросать в определенных пунктах Европы. По ленте было легко находить вымпел. Сейчас ленты нашли другое применение. [47]

Мы шли от самолета, взяв направление по компасу. Мой партнер с компасом шел впереди и на всякий случай держал в руке револьвер. Я шел сзади, обвешанный тряпками и вымпелами, прочерчивая на листе бумаги наш путь по компасным показаниям и время от времени оставляя на сучках по тряпочке.

Путь был тяжелый. Мы страдали от ушибов. Но это было бы полбеды, если бы чаща не была подлинно непроходимой. То приходилось пробираться сквозь стену кустарника ползком, то карабкаться через буреломы, то мы выходили к каким-то топям, к болотным заводям, где ноги сразу вязли по колено. Отсюда улепетывали назад.

Часто раздавались крики каких-то странных птиц. Среди тишины и безмолвия леса все выглядело таинственно и немного жутко.

Основательно измучившись, мы добрели до огромного дерева, очевидно грозой поваленного на землю. Оно было, примерно, в метр толщиной.

- Давай отдохнем, - сказал я, вытирая пот с лица и поставив ногу на это дерево. Как же я был изумлен, когда нога провалилась по колено. Огромное дерево внутри все синило. Видно, лежало оно много, много лет.

После долгих блужданий мы, наконец, вышли на какую-то тропку и очень обрадовались. В какую бы сторону мы ни пошли теперь, все равно придем к жилью. Увы, наши надежды таяли по мере продвижения вперед. Видно, что этой тропой давно никто не ходил. Она густо поросла мхом. Нога уходила в мох по щиколотку. Но особенно озадачил и удивил необычайный гриб. Шляпка у него была с треть метра в диаметре, вырос он как раз на самой середине тропы. Нет, по этой тропе давно уже никто не ходил.

И впрямь, кругом было, как в сказке. Непроходимая чаща, бурелом и крики птиц, топи, болотные трясины, шорох неведомых зверей, которых мы не видели, но шум и треск ветвей говорил, что они где-то близко. Все было таинственно.