Записки военного врача - страница 14

— В атаки ходил, а вот сейчас страшнее! — признался Степан Иванович.

— Не бойтесь, Павлов! — успокаивал его Муратов, обрабатывая йодом кожу коленного сустава. — Сколько вам лет?

— Пятьдесят пять…

— Вы в какой губернии родились?

— В Костромской…

— Да ну! Я ведь тоже костромич.

— Земляки, значит! Усыплять будете?

— Да. Так лучше. Вы где ранены?

— На Невской Дубровке…

Муратов знал и раньше о возрасте Павлова. Знал о том, где был ранен Степан Иванович. К тому же Муратов родом вовсе не костромич, а горьковчанин. Но он понимал состояние пожилого бойца. Вопросы хирурга сводились к одному: отвлечь раненого от его тревожных дум. Это была своего рода психоанестезия.

Я закрыл лицо Павлова маской, но он рванулся, стараясь сбросить ее, и закричал:

— Ногу отрезать не дам! «Какой губернии…» Знаю я эти губернии! Ты мне зубы не заговаривай — не обманешь! Лучше с ногой помру! Отцепляй от стола!

— Что вы, Степан Иванович, никто и не собирается отрезать. Мы только осколок вызволим. — Петр Матвеевич мягко ощупывал колено. Темно-коричневое от йода, оно стало похоже на большой каштан.

— Обманываешь?

— Честное слово!

— Ну, смотри! Я верю…

— Считайте, Степан Иванович! — сказал я, давая наркоз.

— Раз, два, три… Четыре, пять, шесть, — шептал Павлов. — Семь, восемь… Девять…

— Так! Считайте дальше! — подбодрял Муратов.

— Девять, десять!.. Один… Три… Восемь… Двенад… Четырнадцать. Тридцать. Двадцать два… Маня, холодно… закрой форточку! Ты не плачь… Андрей, обходят гады!..

Раненый сделал глубокий выдох, и сразу наступило расслабление всех мышц. Он дышал ровно, спокойно. Кувшинова приподняла руку Павлова. Она упала как плеть. Я сдвинул маску, посмотрел зрачки и кивнул Евгении Павловне.

— Павлов спит! — доложила Кувшинова.

Муратов пальцами в желтых прозрачных перчатках определил анатомические участки будущего разреза.

— Скальпель!

Петр Матвеевич работал спокойно, уверенно. Кратко и четко говорил, что делает. Он учил нас хирургии не только на теоретических занятиях и советами на консультациях. Он закреплял эти знания показом работы у операционного стола.

Время тянется очень медленно. Но вот в руках Муратова небольшой осколок. Еще немного — и операция — будет закопчена.

Однако лицо Павлова бледнеет. Пульс становится неправильным, слабого наполнения. Дыхание частое, поверхностное. Посинели крылья носа, побледнели губы. Зрачки расширены. Пульс уже нитевидный. Исчез!

— Петр Матвеевич! Пульс не прощупывается!

— Снять маску!

Смерть? Нет еще. Коллапс — внезапно возникшая острая сердечно-сосудистая недостаточность. Один шаг до страшной черты.

— Камфору под кожу!

Проходит тридцать секунд, бесконечных секунд. И каждая может стать последней. У нас появилась тревога: возраст — пятьдесят пять лет — союзник плохой!

Сердце! Бейся! Ну! Скорее!

— Пульс?

— Не прощупывается!

— Кофеин внутривенно!

Проходит томительная операционная минута. Что для хирурга минута? Она может решить все!

— Пульс? — снова приглушенно, негромко спросил Муратов.

— Нет…

— Эфедрин под кожу!

Еще тридцать секунд грозного состояния! И вот он — первый вдох! Второй! Третий! Бледное, обескровленное лицо порозовело. Пульс еще слабый, потом лучше, лучше. Сердце бьется равномерно, без перебоев.

Грань между жизнью и смертью миновала! Операция прошла успешно.

Муратов глубоко вздохнул. На лбу — крупные капли пота.

— Ногу мы спасем! — сказал он, снимая перчатки.

Павлову на ногу наложили гипсовую повязку.

Осторожно перекладываем его на каталку и везем в палату вместе с Дарьей Васильевной.

— Ну как, тетя Даша? — спрашивает Вернигора.

— Все обошлось! — сказала санитарка. Сказала так, словно она сама делала эту операцию. — Разве я не говорила?

— Вона как! Что ты предсказывала, мы знаем! — добродушно засмеялся краснофлотец.

— Обидел тебя бог духом кротости! — не осталась в долгу Дарья Васильевна.

Павлова положили на койку. Вскоре он открыл глаза. Дрогнули ноздри. Затрепетали веки. Он как-то еще неуверенно огляделся по сторонам, словно внимательно рассматривая что-то для себя значительное, чего раньше не замечал.

Густые брови вразлет легонько шевельнулись. Потом он бережно провел пальцами по загипсованной ноге. И, не веря, — еще раз. Он ощупывал ногу, как слепой. Цела!