Записки военного врача - страница 31
Грузовая машина только что привезла ржаную муку. Повар Смирнов, поразмыслив, решил приготовить ржаную кашу и… осрамился. Никогда он такого блюда не готовил, вместо каши у него получилась клейкая похлебка.
Пришлось раздать на обед эту ржаную похлебку. А через полчаса на кухню вбежал политрук пятого медицинского отделения Иванов.
— Вы в своем уме? — набросился он на меня.
— Что случилось?
— Чем кормите раненых? В четвертой палате раненые отказались есть ваш клейстер.
— Вы разговаривали с ними? Объяснили положение?
— Ничто не помогает. Немедленно требуют повара!
— Смирнов тут не виноват. Пойдемте…
В палате находилось четырнадцать легкораненых бойцов.
— Кто у вас староста? — спросил я.
— Я. Ну и что из этого? — вызывающе ответил молодой солдат, сидевший на койке в лихо сдвинутой набекрень пилотке.
— Как ваша фамилия?
— Леонтьев.
— Что у вас произошло?
— Мы требуем повара.
— Он занят. В чем дело?
— Такую кашу мы жрать не станем! Глотаешь, а она в горле застреёт: ни туды и ни сюды. Мы кровь проливали, а вы чем кормите?
— В госпитале сейчас, кроме ржаной муки, ничего нет, товарищи, — начал я. — Вам ведь известно, как трудно с продовольствием в городе. Население не имеет даже такой каши, от которой вы отказываетесь.
— Население! Нечего нам про население!..
— Поднимите руки, кто отказывается есть ржаную кашу? — приказал политрук Иванов. — Раз… Два…
В это время мы увидели входящих в палату Ягунова и Луканина.
— Что здесь происходит? — яростно спросил Ягунов. — Опустите руки!
— Несколько человек отказались от ржаной каши, — доложил политрук.
— Товарищ Иванов, что это за «голосование»? — не повышая голоса, спросил Луканин.
— Выяснял, товарищ комиссар, кто отказывается есть кашу…
— Отказывается есть кашу? — шагнул к раненым Ягунов. — Эт-то что такое? Да где вы находитесь? А вы, товарищ Иванов, почему вы не доложили мне о таком чрезвычайном происшествии? Почему? А?! — Голос Ягунова сорвался на фальцет.
Иванов переступал с ноги на ногу, смотрел на Луканина, как бы спрашивая, что ответить Ягунову?
Но комиссар молчал, о чем-то раздумывал. Взгляд Луканина — зоркий и цепкий — скользил по лицам раненых. В палате воцарилась настороженная тишина. Та тишина, которая тяжело придавливает плечи. Раненые наблюдали за комиссаром. Они тоже ждали от него разноса. А Луканин продолжал молчать. Эта пауза длилась считанные секунды.
— А с теми, кто отказался есть кашу, — разговор будет дополнительный! — пригрозил Ягунов. — Товарищ Иванов, вызвать их ко мне в кабинет! Пойдем отсюда, комиссар! Позор!
— Пойти-то мы пойдем, — согласился Луканин, — но вызывать пока никого не будем. Пусть они сами обсудят свой поступок, а потом доложат нам…
В инциденте с кашей еще раз выявился контраст характеров начальника госпиталя и комиссара: легкая возбудимость Ягунова столкнулась со спокойной рассудительностью Луканина. Но эти противоположности в конце концов не мешали им прекрасно понимать друг друга.
Откуда у нашего комиссара это умение в любой обстановке оставаться внешне совершенно спокойным? Долгое время мы не могли ответить на этот вопрос. Никто в госпитале о прошлом Луканина ничего не знал. Сам о себе он никогда не рассказывал. Лишь много позднее мы узнали: у тихого, медлительного Луканина за спиной такая жизнь, которой хватило бы на хорошую повесть.
Он родился в бедной крестьянской семье, в селе Черное, что на берегу Ладоги, под Шлиссельбургом. Окончил четыре класса сельской школы. Первый шаг в самостоятельную жизнь сделал четырнадцати лет, когда нужда погнала его на ситценабивную фабрику в Шлиссельбурге. Фабрика для крестьянского паренька была сущим адом. Не выдержав, Федор через два года вернулся в родную хату. Стал работать с рыбаками на бурной Ладоге. В первую империалистическую — солдат. Три года фронта. Фронт многому научил молодого Луканина. Понял он, по его словам, «где верх, где низ». В июне семнадцатого года — тяжелое ранение. Госпиталь. Ограниченно годен к военной службе. Эвакуация в Петроград. Назначен в нестроевую команду — охранять военные склады на Суворовском проспекте. В Октябрьские дни Луканин в рядах красногвардейцев, штурмующих Зимний дворец. Дальше — события, полные неповторимого революционного пафоса. Гражданская война мотала его с фронта на фронт. Нарва и Псков. Дрался с юденическими бандами под Петроградом. Потом события революции занесли его в дальние дали, в Сибирь, на борьбу с Колчаком. Гнал с советской земли белополяков, участвовал в подавлении кронштадтского мятежа. Две войны, две революции, героические предвоенные пятилетки вместила биография этого человека.