Записная книжка Джеда МакКенны - страница 22

Это не должно быть легко.

Возвращаясь из дома искусств, где давали "Зимнего гостя", я нашёл её спящей головой на своём рюкзаке возле двери лифта. Я не хотел её будить, и не мог бесшумно пройти мимо, но мне так же не хотелось стоять и смотреть, как слюна тонкой струйкой стекает по застёжке бокового кармана. Дилемма разрешилась сама собой, когда она приоткрыла один глаз, а потом и второй.

– О, привет! – завизжала она, резко поднялась, вытерла губы и заключила меня в объятия. – Привет привет привет привет привет!

Я поприветствовал её в ответ и, освободившись из объятий, спросил с добродушной заботой, добралась ли она живой и здоровой, что, очевидно, так и было.

Мы разместили её во второй спальне. Я дал ей запасной набор ключей, и мы пошли прогуляться по окрестностям. Найдя один прелестный средиземноморский ресторанчик, мы обсуждали её планы за оливками, греческим сыром, ягнятиной и рисом, не касаясь тем, которые она называла "важными". Для этого ещё будет время. Она хотела сделать кое-что ещё, пока она здесь, чего мы тоже на касались, но могу сказать, что она собиралась немного осмотреть город. Снаружи она выглядела радостной и оживлённой, но внутри, что даже такой ненаблюдательный наблюдатель, как я, мог заметить, она думала о чём-то серьёзном. Мне доставляет особое удовольствие находиться рядом с людьми в таком состоянии ума, потому что это означает, что они имеют дело с серьёзными вещами, но спешки никакой не было, поэтому я старался вести лёгкую и весёлую беседу и помочь ей расслабиться.

Смерть швейцарцам

На следующее утро она встала поздно. Я знал, что она привезла с собой кучу книг и папку распечаток из интернета, и что она работала над чтением и писанием, чтобы прийти к какому-то решению, и возможно по этой причине легла после полуночи. Я усадил её за приподнятую барную стойку, которая была частью кухонного острова, налил ей немного сока и стал готовить омлет.

Пока мы играли в персонажей съёмщиков квартиры в декорациях домашнего быта, Джолин начала говорить о "важном". Она стала рассказывать мне о своих взглядах на буддизм. Послушав её несколько минут, мне стало ясно, что она уговаривает себя на буддизм, пытаясь уговорить меня. Из того, с каким рвением она пыталась меня уговорить, было так же понятно, что есть какие-то скрытые вещи, которые ещё не разрешились для неё ясностью. Она говорила так, что можно было предположить, что на самом деле она пытается убедить себя в чём-то, что она знает лучше, чем пытается поверить. Так работает отчаяние: испуганное сердце хочет взять верх над сомневающимся умом. Страх омрачает разум и даёт усилиться вере.

Я ничего не отвечал. Закончив с омлетом, я поставил его перед ней, позволяя ей продолжать. Она начала с того, что жизнь есть страдание, но этим трудно добиться успеха, если ты никогда не испытывал голода или физического недуга, более сильного, чем прыщ. Затем она коротко коснулась темы бодхисаттвы, что нельзя останавливаться, пока не освободятся все живые существа – это заставило нас чуть скривиться; потом несколько похвальных слов о внимательности и спокойствии, и в конце она заговорила о сострадании. Я мог бы сказать ей, что сострадание это лишь ещё один способ благополучно удерживать наше внимание вовне, вместо того, чтобы направить его уничтожающе внутрь, но если я не буду перебивать, уверен, она услышит те же диссонирующие нотки в своих словах, которые слышу я, и сможет разувериться в том, в чём пытается себя убедить. Может, она и хочет, чтобы я слушал её, но ей вовсе не нужно, чтобы я отвечал. Буддизм попался ей на пути в её путешествии по кругу, и если я не буду перебивать процесс, она вскоре снова окажется на дороге, разочарованная, но готовая продолжать путь.

Постепенно она сбавила обороты и стала ковыряться в омлете.

– Джолин, представь, что на этом столе большая красная кнопка, окей?

– Окей, – сказала она, оживившись новой игрой.

– Если ты нажмёшь её, погибнут все жители Швейцарии.

Она сдержанно улыбнулась, прикусив губу.

– Окей, – сказала она настороженно.

– Никто никогда не узнает, что ты нажала её. Тебя никогда не обвинят и ты никогда не будешь связана со смертью миллионов милых швейцарцев.