Запретная женщина, или Первая жена шейха - страница 12

Ано Воула — конечная остановка автобуса номер семьдесят два. Я вышла и подумала: «Он ведь уже за это время получил от меня письмо. Значит, я могу не торопиться с ответом».

На следующий день, когда Иоланда прилетела в Афины, мы сразу же принялись строить планы. Первым делом мы купили два билета в Микены, бросили по паре вещей в сумки и — прямой наводкой в порт Пирея.

Умеренный северный ветер дул в корму парома до самого выхода из порта. Море и небо сияли жгучей синевой. Но у Киклад[12] волны так разыгрались, что наша старая посудина несколько часов подряд ползла с жутким креном. Может, нам было бы не так страшно, если бы мы хотя бы имели возможность поговорить с кем-нибудь из команды. Но все двери, ведущие к служебным палубам и помещениям, к нашему величайшему изумлению, оказались вдруг наглухо задраены, что ещё больше усилило всеобщую тревогу. На пассажирской палубе царила зловещая тишина. Все старались прочесть в глазах у других, насколько обоснован был их собственный страх. Иоланда, чтобы отвлечься от этих ощущений, царапала что-то в своем дневнике, хотя было непонятно, как вообще можно писать при такой качке. Но скоро и ей понадобились обе руки, чтобы держаться за решетки. Иначе бы она улетела за борт — такой сильный был крен.

Наконец на горизонте показались Микены. Сойдя на берег, мы, как пьяные, пошли по белоснежным, надежно укрытым от ветра улочкам, которые наподобие лабиринта сходятся где-нибудь через тысячу закоулков. Между белеными известью домами с голубыми ставнями то там, то тут возвышались белые церквушки. Владельцы некоторых бутиков уже развешивали на стенах и дверях вычурные тряпки, переливающиеся всеми цветами радуги. Местные Адонисы в узких джинсах и шортах живописно раскладывали подушки перед барами. Одним словом, Микены просыпались. Деревушку в одно мгновение наводнили загорелые русалки и мускулистые мужчины в пляжных костюмах. Между домов вдруг вспыхнул темно-синий треугольник моря. Откуда-то поплыли чарующе-отрешенные звуки — песня Нила Даймонда. «America, America, they’re coming to America», — все отчетливее слышалось в переулке.

У меня по спине пробежал легкий озноб. И почему я не в Америке? В Калифорнии, с Халидом? Мужчину с черными волосами с проседью и усиками а-ля Сальвадор Дали, похоже, забавлял восторг двух молодых туристок, которые, застыв на месте и раскрыв рот, любовались этой идиллией. При виде вывески над входом мы не могли сдержать улыбок: «The Dreammaker». Все как по заказу. Внутри на стенах развешаны были картины с известнейшими видами Микен, с церковью Парапорциани и ветряными мельницами. Между ними — стихи в рамках. В комнате царили покой и мир, ложившиеся бальзамом на душу.

Мы вышли на улицу, и звуки Нила Даймонда привели нас прямо в прибрежную таверну. Маленькие шаткие деревянные столики были ещё пусты. Грек с морщинистым лицом и густыми усами, разводивший огонь в гриле, схватил висевшего рядом на веревке осьминога и бросил его на решетку. Между делом он подмигнул нам и пробормотал что-то по-гречески. Он не торопился. За спиной у нас потрескивал и шипел огонь. Шум эгейских волн, запах жареного тунца и постепенно раскаляющееся желто-оранжевое солнце — мы совершенно растворились в этой атмосфере. Время от времени, ещё не отойдя от качки, мы вдруг непроизвольно хватались руками за столик, чтобы не упасть со стульев, и смеялись.

К нашему изумлению, перед нами на столике вдруг появились тарелка с жареным осьминогом и две рюмки узо[13]. Ухмыльнувшись, грек поспешил назад, к грилю. Похоже, нас приняли как своих. Тем временем пришли несколько рыбаков. Но куда же подевались все туристы? Может, мы случайно угодили в таверну для местных? Перед нами вдруг опять выросла тарелка жареной рыбы, хотя мы ещё ничего не заказывали.

Один из рыбаков, видимо побойчее других, придвинул стул к нашему столику и показал нам, как нужно есть эти маленькие жареные рыбешки. Он выдавил на них лимонный сок, обильно посолил и сунул в рот сразу несколько штук с головами и плавниками. Мы возбужденно хихикали. Это был мускулистый, очень видный мужчина, тоже с густыми черными усами. Он то натягивал свою видавшую виды капитанскую фуражку на лоб, то гордо сдвигал на затылок.