Запретная женщина, или Первая жена шейха - страница 9

«Америка, США, в два раза дальше, чем Арабские Эмираты», — гудело у меня в ушах.

Мой Халид с гордостью поведал мне, что следующие семь лет он проведет в Калифорнии в качестве студента университета Беркли, изучая ядерную физику. А что делать мне? Ни слова о том, где и когда мы наконец снова увидимся. Не говоря уже о намерении взять меня с собой в Калифорнию. Где же любовь? И что он потом собирается делать со своей ядерной физикой в пустыне? Мои мысли то и дело опережали друг друга. Я не исключала, что Халид мог завести новые знакомства и забыть меня. Он почти вскользь, как бы невзначай, сказал, что, как только по прибытии в Калифорнию узнает свой новый адрес, сразу же напишет мне. Слабое утешение. Я почувствовала болезненный, жгучий укол в сердце.

Я ещё не решила что, но что-то должно было немедленно произойти. Мне необходимо было уехать куда-нибудь далеко. Я не намерена была сидеть сложа руки и ждать развязки, которую нетрудно было себе представить. Здесь все слишком болезненно напоминало о нем. Стопки писем, фотографий и кассет, моя вечно заплаканная подушка — все причиняло боль. Мне просто необходимо было уехать, и как можно скорее. Всегда можно что-нибудь придумать.

И вообще. Если там ещё сохранилась хоть искра любви, мой отъезд из дома должен встревожить Халида. Должны же у него, в конце концов, возникнуть опасения, что я ускользну от него?

Признаюсь, мысль мне понравилась. У меня в голове уже созрел план: среди знакомых моих родителей был один греческий бизнесмен, мистер Левентакис, женатый на швейцарке. В Цюрихе у него было агентство моды, и поэтому он регулярно бывал в Афинах, где находилось его производство текстильных товаров. Не прошло и недели, как я смогла приступить к реализации своего плана. Я «телеграфным стилем» написала Халиду в Дубай, что направляюсь в Афины и, в свою очередь, сразу же напишу ему, как только узнаю свой новый адрес.

Ослепленная обидой, я совершенно не подумала о том, что для него означала учеба в США, какая это была для него честь. И о том, что в Европе у него просто не было альтернативы, ни по специальности, ни в смысле престижа, и он все равно не мог бы оказаться где-нибудь здесь, поближе ко мне. Во всяком случае, вместо того чтобы поздравить Халида, я причинила ему боль.

Через три недели я, доверившись судьбе, села в самолет, вылетающий в Афины.

К моей досаде, я так и не дождалась ответа из Дубая. Время тянулось мучительно медленно. Мой план уже должен был сработать, но ожидаемого эффекта пока не наблюдалось. Халид просто молчал. Постепенно во мне стала расти тревога.

В день отъезда почтовый ящик тоже был пуст. Меня терзали сомнения. Может, я неверно выбрала тон письма? Может, он оказался слишком холодным и резким? Неужели я в своей обиде за несколько мгновений, несколькими словами все испортила, убила нашу любовь? Но обратного пути уже не было: такси в аэропорт уже стояло перед дверью.

В хаосе афинского уличного движения, у площади Синтагма, находился универсальный магазин тканей и одежды, который должен был стать моим рабочим местом. Его владелец, мистер Петропулос, и наш цюрихский знакомый подвергли мое терпение серьезному испытанию. Они несколько часов подряд болтали за кофе и сигаретами о стоящих передо мной задачах и о моем гонораре. Из-за жары и табачного дыма в кабинете моего будущего шефа уже почти невозможно было дышать. В конце концов, я в изнеможении согласилась на работу декоратором в магазине за пару греческих драхм и бесплатное жилье. Я не стала протестовать, даже когда увидела свою жалкую комнатушку под Акрополем. Короче говоря, выбор у меня был простой — либо я лечу первым же рейсом домой, либо… остаюсь. Эта дилемма грозила свести меня с ума.

Я угрюмо принялась распаковывать чемодан. Комната была довольно тесной и темной. Платяной шкаф, одна половинка которого запиралась на щеколду, стол, стул; над столом окно во двор. Встав на кресло и выглянув в окно, я увидела пару тощих кошек, слонявшихся по двору. Хорошо, что Халид не видит, на какие жертвы я иду ради него. Развесив и разложив одежду, я ложусь на мягкую влажную кровать и смотрю в потолок. Какая же я глупая!