Запретная зона - страница 6

Только бы ничего не забыть! О том, что ему никто не поверит, он уже не думал.

Убежденный в том, что переход от сна к бодрствованию должен быть мгновенным, годами воспитывавший в себе привычку щелчком включать и выключать разум и тело, Женька схватил трубку.

— Слушаю вас.

— Извини, Жека…

— Уже. Дальше?

— Прийти можешь? — язык Швеца чуть заплетался.

— Если мелкое хищение не пойду, — демонстративно зевнул Женька. «Взлом лохматого сейфа»[1], мошенничество, угоны и карманку не предлагать!

— Успокойся, убийство. Стал бы я тебя будить из-за мелочевки!

— Тогда другой разговор. Не оставляй отпечатков на стакане до моего прихода.

Он бросил трубку, включил настольную лампу и нажал кнопку наручных «говорящих» часов «Talking», купленных на оптовой ярмарке взамен стареньких «Командирских».

«Два часа двадцать шесть минут», — по-русски сказала маленькая китаянка, дежурившая этой ночью в механизме.

Почистив зубы («Наточив», — сказал бы сам Женька), он встал под холодный душ, стараясь не думать о том, что за убийство подкинет ему сегодня Швец. Прелесть следовательских экзерсисов заключалась в их непредсказуемости.

«Хорошо бы китаянку научили погоду сообщать», — подумал он, натягивая на всякий случай свитер — судя по вечерней температуре, должно было быть немногим выше нуля.

Пробежаться трусцой от угла 5-й Парковой и Первомайской до Измайловского бульвара было делом полезным и приятным, хотя любой другой послал бы ко всем чертям кого угодно, не то что «важняка» — самого Генерального — за подобное удовольствие в два часа ночи. Любой другой, но не Женька Столетник. Именно поэтому Петр звонил ему, а не кому-нибудь другому, знал — прибежит. Что-то настораживало Женьку в этом звонке. Чуть утяжеленная, с едва уловимым растягиванием гласных речь, и это «извини», и тон… — да, главное — тон, несмотря на Женькину попытку подыграть — неизменно серьезный, с нотками обреченности. Да и сам факт… Были, конечно, подобные звонки и раньше, но в пределах разумного времени.

Женька бежал, глубоко вдыхая сухой воздух осенней ночи, хрустел бульварной листвой и, невзирая на неясную перспективу предстоящей встречи, радовался, что кому-то нужен, что ему кто-то верит, что он еще в состоянии если и не спасти, то хотя бы помочь дожить до рассвета.

На перекрестке стояла «ночная бабочка», зазывно оголив ногу. Чуть поодаль Женька заметил иномарку с погашенными фарами, очевидно, принадлежавшую сутенеру. В тени дерева на противоположной стороне притаился хозяин продажной девки.

«Три часа ровно», — сообщила невидимая китаянка, когда он подошел к двери на четвертом этаже.

«Точка канала печени цзи-май, — сработало машинально. — С часу до трех, инь, дерево, Юпитер, передневерхняя часть бедра».

Петр был одет не по-домашнему: брюки, белая сорочка и даже галстук, приспущенный слегка. Пахнуло коньяком.

— Ты что, не один?

— Один. Проходи.

Женька скинул куртку, прошел на кухню по коридору, суженному книжным шкафом и стеллажами с подшивками допотопных журналов. Небольшой стол был покрыт штопаной скатеркой; посреди — початая бутылка «Метаксы», вспоротая банка шпрот, кружки лимона на блюдце и две граненые стопки.

Следуя своему обыкновению не спрашивать без особой на то необходимости, Женька ни о чем не спросил: надо — сам расскажет. Петр сел, налил до краев.

— Давай, — красноречием блистать не стал. Выпив, кинул в рот ломтик лимона и пообещал: — Щас спою.

Громко тикали каминные часы на холодильнике. Что-что, а интригу хозяин плел умело.

— Вдогоночку? — предложил для усиления эффекта.

— Не тяни, — улыбнулся Женька, чувствуя, как разливается по телу тепло.

— Ну, слушай.

Петр прокашлялся, прикрыл веки и, по-бабьи подперев кулаком подбородок, затянул:

Женька почувствовал себя обманутым: ждал, что любитель фольклора преподнесет что-нибудь пооригинальнее. Но, зная о том, что Швец ортодоксом не слыл, ни подпевать, ни обрывать песню не спешил — силился разгадать загадку молча.

продолжал Петр, не торопя заунывный мотив.

Женька терпеливо дослушал до конца, наполнил стаканы.