Запретный плод - страница 6

— Пейтон! — крикнул Джонни мне вслед, но я проигнорировала его. Я ненавидела то, как мое имя звучало в его устах, как его голос все еще действовал на меня.

Я остановилась перед парнями, охранявшими двери.

— Мне нужно уйти.

— Извините, мэм, — ответил один из них. — Никому не разрешается входить или выходить, пока мероприятие не закончится.

— Мероприятие, — фыркнула я. — Вот как теперь называются подпольные бои?

— Пейтон, прекрати.

Я оглянулась через плечо и увидела, что Джонни стоит в нескольких футах позади меня. Он кивнул вышибалам, и они отошли, но дверь осталась запертой.

Я вздохнула.

— Я не могу остаться здесь с тобой, Джонни.

— Тебе следовало подумать об этом до того, как ты пришла сюда, девочка-мечта.

В ту секунду, когда эти слова слетели с его губ, мне показалось, что кто-то ударил меня в живот.

Девушка-мечта. Раньше мне нравилось, когда он называл меня так, шепча это мне на ухо, когда никого не было рядом. Он легко проводил рукой по моей руке, мягко касался моей талии при каждом удобном случае. Это были моменты, ради которых я жила тогда, украденные моменты, когда Джонни терял бдительность и показывал мне, что влечение было взаимным. Но всех этих моментов я лишилась в тот день, когда он ушел. И единственное, что Джонни оставил после себя, были ночи тоски и дни, наполненные навязчивым чувством отверженности.

Я сдержала слезы, которые угрожали вырваться наружу, явив мою слабость, прежде чем повернуться к нему лицом.

— Не называй меня так, Джонни.

— Тебе нравилось, когда я называл тебя девушкой своей мечты.

— Это было до того, как ты показал мне, какой ты на самом деле мудак.

Он уставился в пол, уперев руки в бедра.

— Это не то, что ты думаешь.

— Не то, что я думаю? — Я сократила расстояние между нами, когда гнев начал нарастать во мне. — Что я должна была подумать? Друг моего брата приставал ко мне в течение нескольких месяцев, заставляя меня поверить, что то, что я чувствую к нему, на самом деле может быть взаимным.

Темные брови приподнялись, когда его взгляд встретился с моим.

— Так и было.

— Брехня. Ты ничего не чувствовал ко мне. Ты играл со мной, и когда ты наконец привел меня туда, куда хотел, у тебя хватило наглости уйти. Что за парень так поступает?

— Тогда все было сложно, Пейтон, и ты это знаешь. Все дело было в Лиаме, дело было...

— ...дело было в том факте, что я была недостаточно хороша для тебя. Не достаточно опытна для тебя. Признай это. Тебе не нужна была невинная маленькая девственница Пейтон. — Моя нижняя губа задрожала, и я знала, что слезы вот-вот прольются.

Джонни провел рукой по своим чернильно-черным волосам.

— Боже милостивый, Пейтон. Ты не могла бы ошибаться сильнее.

Слеза скатилась с моего глаза, но я быстро смахнула ее резким движением руки по щеке.

— Это не важно. Теперь я с этим покончила.

— Если ты покончила с этим, тогда какого хрена ты сюда приперлась?

Джонни сделал шаг вперед, но я стояла твердо. Я ни за что не позволила бы ему запугать меня, заставить снова почувствовать себя слабачкой.

— Не знаю, зачем я здесь. Все, что я знаю, это то, что когда Лиам сказал мне, что ты будешь здесь, просто решила, что должна прийти сюда.

Джонни вздохнул, затем оглядел нас, потирая затылок.

— Ну и черт с тобой, Пейтон. Тебе действительно не следовало приходить сюда.

То, как мое сердце упало, будто это был якорь, ухнувший прямо к подошвам моих ног, вызвало мучительную боль в позвоночнике, ударившую в грудь.

— Пошел ты, Джонни.

— Пейтон, оглянись вокруг, — он протянул руки, указывая на большую толпу людей, разбросанных то тут, то там вокруг нас, — это не место для такой женщины, как ты.

— Такой женщины как я? — Я фыркнула. — Конечно. Такая женщина, как я. Женщина, которая не носит мини-юбку нулевого размера с ремешками, достаточно крошечными, чтобы их можно было использовать в качестве гребаной повязки на глазу. Такая женщина, как я, которая не знает, какого черта она делает, когда дело доходит до того, чтобы доставить удовольствие мужчине.

— Пейтон, прекрати. — Джонни покачал головой и подошел ближе, достаточно близко, чтобы я почувствовала тепло, которое было таким знакомым, но в то же время таким чужим.