Запутанное дело - страница 3

Валя подошла к обитой дерматином двери и, тихонько повернув ключ автоматического замка, приоткрыла дверную створку. В кабинете было тихо, ни малейшего шороха. Директор сидел в кресле, склонив голову на левое плечо.

— Игнатий Павлович! — нерешительно окликнула Валя.

Власюк не отозвался, даже не повернул головы.

«Неужели заснул?» — удивилась Валя и подошла ближе к столу.

— Игнатий Пав… — позвала она снова, но голос ее прервался: из простреленного глаза Власюка медленно сплывала густая кровь.

Охваченная ужасом, Валя попятилась назад, силясь закричать, позвать на помощь. Ей и казалось, что она кричит. Странным было, только то, что она не слышала собственного голоса. Наконец судорога, сжавшая ей горло, ослабела. Переведя дыхание, она стремглав бросилась в приемную, затем в коридор заводоуправления.

— По… по… помогите! — хрипло вырвалось у нее. — Ой, да помогите же!…

Уборщица, мывшая полы в коридоре, бросив тряпку, подбежала к девушке и схватила ее мокрыми руками за плечи.

— Опомнись, девонька! Да опомнись же, говорю! Ведь жива, здорова… Али испугалась?

— Там… там… директор… в кабинете. Ой, тетя Галя, зовите же кого-нибудь!

Из диспетчерской заводоуправления, привлеченные криком Вали, уже выбегали люди.

— Черт знает что! Мы не едем, а ползем, — подгонял шофера полковник Михаил Гордеевич Литовченко. — Ведь что может получиться? Набьется в кабинет народу, натопчут, все вверх дном перевернут. И восстанавливай после этого картину убийства, ищи оставленные преступником следы!

— Так людей же на улице множество, — оправдывался шофер. — Мне тоже, товарищ полковник, неохота на скамью подсудимых сесть.

— А ты с оглядкой нажимай, на то ты и шофер первого класса.

Однако волновался полковник напрасно. Когда он с группой своих оперативных работников прибыл на завод, он убедился, что здесь были приняты необходимые меры. В приемной, у директорского кабинета, сразу же была выставлена охрана, и никто из посторонних в кабинет не входил, не считая, конечно, Вали, которая первая обнаружила случившееся несчастье.

Девушка сидела сейчас на подоконнике и, всхлипывая, рассказывала:

— …когда я уходила, я только услышала: «Вы не угрожайте!» А потом почти сразу же вышел Новацкий и сильно хлопнул дверью… Я ждала вызова директора, не дождалась, зашла в кабинет и увидела…

Закрыв лицо руками, Валя умолкла, не в силах продолжать.

— Донянчились с этим Новацким! Он и мне угрожал, — послышался чей-то голос из группы рабочих.

— А ты, Банько, не обгоняй событий. Тут и без тебя разберутся, — строго заметил пожилой рабочий.

Как только посторонние разошлись, работники управления госбезопасности, прокуратуры и милиции приступили к осмотру места убийства.

Порядок в кабинете Власюка был образцовый. Строго поблескивал мрамор чернильного прибора, ровно сияли за стеклами шкафа корешки книг, четкой линией протянулась между дверью и столом ковровая дорожка, мягкими успокаивающими складками спадали белые портьеры. Лишь у одного открытого окна портьера слегка шевелилась под дуновением легкого прохладного ветерка. Нет, ничто в этой комнате не говорило о предшествующей убийству борьбе. Наоборот, все свидетельствовало о том, что смерть сразила директора мгновенно. В его закоченевших пальцах, лежавших на развернутой папке, была зажата ручка, тело казалось склоненным над столом. И только совершенно не соответствовали и этой деловой обстановке, и виду занятого работой человека бессильно опущенная в сторону его голова и кровавое зияние раны на месте левого глаза.

После того когда положение убитого было точно зафиксировано, тело Власюка осторожно перенесли на диван. В кабинет вошла молодая девушка — врач судебно-медицинской экспертизы. Тщательно осмотрев труп убитого, она начала диктовать: «Я, судмедэксперт, сего числа в 00 час. 30 минут засвидетельствовала смерть… Труп мужчины имеет пулевую рану…»

Пока следователь записывал заключение врача, полковник Литовченко вполголоса обсуждал с остальными обстоятельства убийства. И все время, пока шло это обсуждение, ему не давала покоя мысль о том, что вот здесь, в кабинете, всего час или два назад за этим столом сидел человек, разговаривал, думал, к чему-то стремился. А теперь его творческая мысль была так же мертва, как и это безжизненное тело, обнаженное для осмотра, под взглядом чужих, незнакомых людей.