Зари. Мне удалось убежать - страница 15

Несмотря на то что наша жизнь наладилась, нам небезопасно было оставаться в Пакистане. Для моего отца было большим риском жить в городе, где и моджахеды, и талибы могли делать все, что хотели. Пакистан не гарантировал безопасности беженцами. Несколько политиков, работавших с моим отцом, были убиты террористами, поставившими себе цель разделаться с афганскими государственными деятелями советского периода. Талибы медленно, но уверенно захватывали власть в Пакистане, и мы понимали, что нам нужно поскорее уезжать из страны. Мы переживали каждый раз, когда отец уходил на работу, и не могли успокоиться, пока он не возвращался. В те дни мобильные телефоны были редкостью, и он не мог позвонить нам и сказать, что у него все хорошо. Пакистан был для нас лишь временным пристанищем, мы всегда знали, что рано или поздно нам нужно будет уехать оттуда. Мы надеялись, что через какое-то время сможем вернуться домой в Афганистан, но в конце концов поняли, что это невозможно.

Когда талибы пришли к власти, другие страны словно забыли о существовании Афганистана. Мы прожили в Пакистане уже больше шести лет, и многие наши родственники начали просить моего отца отдать одну из его дочерей в жены одному из их сыновей. Мы были еще очень юными, но в Пакистане считалось абсолютно нормальным жениться или выходить замуж в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Мои родители согласились выдать замуж меня и одну из моих сестер. Тогда мне было всего семнадцать, и я полностью доверяла родителям в таких серьезных вопросах. В то время я с головой ушла в работу — писала статьи и редактировала детскую радиопрограмму Би-би-си, так что мне некогда было подумать над тем, на что я согласилась.

К концу 1999 года брат моего отца помог ему получить политическое убежище в Великобритании. Моя мать отправилась в Афганистан со своим братом, чтобы продать нашу квартиру в Кабуле. Жене бывшего министра было небезопасно появляться там, но, к счастью, ее мало кто знал, а мой дядя был, с точки зрения талибов, мохарамом моей матери — родственником женщины: мужем, братом, отцом или дядей, который сопровождает ее на законных основаниях. Они пробыли в Кабуле всего четыре дня. Тогда недвижимость сильно упала в цене, потому что люди не верили в то, что Афганистан снова станет безопасной страной. Уровень безработицы был очень высоким, люди жили на грани нищеты, и моей матери не удалось получить большую сумму за нашу квартиру. Когда она наконец вернулась в Пакистан, мы поняли, что оборвали последнюю нить, связывавшую нас с родиной.

Через два года моему отцу, жившему отдельно от нас в Великобритании, удалось получить визу и забрать нас к себе. В день отъезда я оделась так же, как одевалась в Кабуле. Я купила себе новые джинсы и выбросила шаль. Я чувствовала себя птицей, выпущенной из клетки, и решила, что больше никто не сможет заставить меня носить хиджаб. Раньше я часто жаловалась на принятые в Пакистане строгие правила, касающиеся женской одежды, и то и дело грозилась, что выброшу хиджаб и надену мини-юбку. Моя старшая сестра ругала меня и говорила, что если я сделаю это, то окружающие будут думать, что я пренебрегаю традициями.

— Но эта одежда — часть пакистанской культуры, она не имеет никакого отношения к афганским традициям! — каждый раз отвечала я.

Мать ругала меня за упрямство, но обычно не указывала мне, как одеваться.

Когда 14 августа 2001 года мы прилетели в лондонский аэропорт Хитроу, я сразу отметила, насколько чище там воздух по сравнению с вечной духотой Пешавара. Но у меня не было возможности насладиться свободой, потому что меня встречал мой жених. Я не знала даже, как он выглядит, мне было известно только, что он сын одного из друзей семьи. Когда я впервые увидела Джаведа, то наконец осознала, что мне действительно придется выйти замуж и я уже не смогу жить как раньше. Я была разочарована, увидев, что он не высокий красавец, каким я представляла его в мечтах, и злилась на родителей, которые уговорили меня выйти за него. Джавед не понравился мне, я не хотела разговаривать с ним и плакала почти все время. Конечно, я понимала, что внешняя привлекательность мужчины — вовсе не гарантия счастливой семейной жизни, но, тем не менее, мечтала о чем-то большем. Однако то, что я думала по этому поводу, уже не имело значения. В нашей культуре, если девушка обещана кому-то в жены, то разорвать помолвку фактически невозможно, и если ее все-таки расторгают, то это влечет за собой серьезные проблемы. Моя мать часто рассказывала мне истории о том, как родители невесты решали не выдавать ее замуж за того, кому она была обещана, а потом одного из мужчин их семьи находили убитым. Мама напоминала мне, что у нее только один сын и она не хочет, чтобы ему пришлось расплачиваться за ссору с чужой семьей.