Зарница - страница 10

— Скажите мне, только короче и яснее, — продолжал он, — питаете ли вы ко мне чувство привычки, или физиологического родства, или… ну, одним словом… вы понимаете… — ему, видимо, трудно было досказать мысль.

— Не знаю, — ответила она, вся растерявшись, и схватилась руками за виски: сердце ее сжималось от усиленного прилива крови, в голове стучало.

Она этого не знала действительно: до сих пор она еще не испытывала настоящего чувства любви; прежнее обожание своего ментора было детской вспышкой, а после жизнь не дала материала. К Васюку она сначала чувствовала страх и обиду, потом чувство это заменилось некоторой долей уважения к его уму и нравственной силе, потом она начала преклоняться перед широтой его задач, потом привыкла к нему и сблизилась в спорах, а потом начала опьяняться торжеством самолюбия.

— Нет, не барышнянствуйте, довольно! — встал он и так сжал себе руки, что они хрустнули. — Вы должны сказать, имеете ли настолько чувства ко мне, чтобы побороть предрассудки… принести жертву для погибающего через вас безумца?

— Стойте! Этак нельзя, — встала она и пошла частыми шагами, как бы убегая от грозящего нападения, — ведь это выше сил… всю жизнь на карту, — торопливо говорила она. — Разве так рискуют безумно… сразу… очертя голову?

— Чего ж вы боитесь? Общественного мнения? — шел он по пятам.

— Самой себя… жизни… вас… всего окружающего, — шептала она.

— Значит, вы не любите меня? Мужик вам противен? — почти скрежетал он зубами. — Ах, а я-то, я-то!.. — он рванул себя с ожесточением за бороду.

— Боже мой! Я не хочу причинить вам страданий, но ведь это ужасно! — послышалась мольба в ее дрогнувшем голосе.

— Стойте! — крикнул он хрипло. — Здесь моя квартира… Я хочу попрощаться с вами. Пора положить конец этому безумству… пора! Ну, оказался тряпкой, неспособным противустоять искушению, так и долой!

— Что вы, что вы? — остановилась она и раскрыла испуганно глаза, на которых блестели уже капли слез.

Он схватил ее за руки и привлек к себе:

— Или прощай навеки, или спаси! — шептал он порывисто-страстно. — Сила моя, упование мое! Войди в этот дом подругой моей на всю жизнь, товарищем на боевом пути!

Она ничего не ответила, но только побледнела страшно и шатнулась к нему…

В каком-то смутном чаду потекли первые дни семейной Галиной жизни. Но не трепетание счастья, не опьянение жизнерадостной, новой отрадой волновали ее потрясенный внутренний мир, а скорее преобладало в ней чувство унижения и обиды. Галя не могла еще разобраться в хаосе своих ощущений и дать себе в них полный отчет; но она с первых же дней начала предугадывать, что чувства любви и влечения к Васюку у нее не было и что на бурные ласки его она могла отвечать лишь стыдом да возмутительным самопринуждением.

Пылкий темперамент Васюка, встретив в Гале отталкивающий холод пассивного сопротивления, раздражался капризом страсти, а потом и обидой.

Чем дальше шло время, тем более их взаимные отношения теряли дружеский характер и становились натянутыми, нервными. Возрастающее у Гали чувство недовольства собой ложилось на все окружающее, и те идеалы, что увлекали ее прежде величием и заманчивой прелестью опасной борьбы, теперь порождали уже горечь сомнения и едкий анализ. Вскоре она начала разочаровываться и в Васюке: никакие ловкие софизмы не могли обелить в ее глазах хотя бы и нравственного над ней насилия, не могли оправдать и ее самое перед собственной совестью: логика говорила одно, давала ему сухие выводы, а в сердце обида росла. Прежде, появляясь перед ней изредка и эффектно, Васюк казался загадочной натурой, терзающейся мировыми скорбями, мощной по силе, таинственной по необъятным намерениям, — и она перед этим величием души умилялась, перед этой мощью падала ниц, теперь же, наблюдая его ежедневно, без грима и без подмостков, она находила в нем и избыток самомнения, и деспотизм авторитета. Кроме того, она никак не могла примириться с бесцеремонностью взаимных отношений некоторых членов кружка, доходивших иногда, с точки зрения Гали, до цинизма; она не могла освоиться с той неряшливой бравадой, какой являлся иногда протест молодых, увлекающихся сил против изветшалых, вредных традиций, против общественных неправд; она не могла успокоиться, что и сам Васюк в общем потоке с каждым днем становился более крайним и непримиримым.