Зарубежная фантастика из журнала «Юный техник» 1970-1975 - страница 53
Внезапно Кинрад поймал себя на том, что улыбается, и поспешил сменить выражение лица на озабоченно-хмурое. В сотый раз пробежал он глазами список членов экипажа, но нового почерпнул не больше, чем в девяноста девяти предшествовавших случаях. Строчка в середине списка:
Энрико Бертелли, тридцати двух лет, психолог.
Это последнее не вязалось ни с чем. Если Бертелли психолог или вообще имеет хоть какое-нибудь отношение к науке, тогда он, Роберт Кинрад, — голубой жираф. Почти четыре года провели они взаперти в этом стонущем цилиндре — шестеро, которых считали солью земли, сливками рода человеческого. Но эти шестеро были пятеро плюс дурак. Кинрад не упускал случая понаблюдать за Бертелли и неизменно испытывал изумление перед фактом такого умственного убожества — тем более у ученого, специалиста.
Дотронувшись до экрана карандашом Марсден сказал:
— Вот эта, по-моему, розовая. Но, может, мне только кажется.
Кинрад вгляделся в экран.
— Слишком маленькая, ничего пока сказать нельзя.
— Значит, зря я надеялся.
— Может, и не зря. Возможно, цветовая чувствительность ваших глаз выше моей.
— Давайте спросим нашего Сократа, — предложил Марсден.
Бертелли стал рассматривать едва заметную точку, то приближаясь к экрану, то отдаляясь от него, заходя то с одной стороны, то с другой, а под конец всмотрелся в нее, скосив глаза.
— Это наверняка что-то другое, — сообщил он, явно радуясь своему открытию, — ведь наше Солнце оранжево-красное.
— Цвет кажется розовым благодаря флуоресцентному покрытию экрана, — с раздражением объяснил Марсден. — Эта точка — розовая?
— Не разберу, — сокрушенно признал Бертелли.
— Помощничек, нечего сказать!
— Тут только можно гадать, она слишком далеко, — заметил Кинрад. — Придется подождать, пока окажемся ближе.
— Я уже сыт по горло ожиданием, — с ненавистью глядя на экран, сказал Марсден.
— Но ведь мы возвращаемся домой, — напомнил Бертелли.
— Я знаю. Это-то и убивает меня.
— Вы не хотите вернуться? — недоумевающе спросил Бертелли.
— Слишком хочу, — и Марсден с досадой сунул карандаш в карман. — Я думал, обратный путь будет легче хотя бы потому, что это путь домой. Я ошибся. Я хочу зеленой травы, голубого неба и простора. Я не могу ждать.
— А я могу, — гордо сказал Бертелли. — Потому что надо. Если бы я не мог, я бы сошел с ума.
— Да ну? — Марсден окинул Бертелли ироническим взглядом. Его нахмуренное лицо начало проясняться, и, наконец, у Марсдена вырвался короткий смешок. — Сколько же времени вам бы для этого понадобилось?
— Что тут смешного? — удивленно спросил Бертелли.
Оторвав взгляд от экрана, Кинрад внимательно посмотрел на него.
Появился Вейл — его вахта кончилась. Он был невысокого роста, широкий в плечах, с длинными сильными руками.
— Ну что?
— Мы не уверены, — и Кинрад показал на точку, сиявшую среди множества ей подобных.
— Три дня назад вы говорили нам, что теперь Солнце может показаться на экране в любой момент.
— Плюс-минус три дня — пустячная погрешность, если учесть, что обратный путь длится два года, — сказал Кинрад.
— Да, если курс правильный.
— То есть, вы думаете, что я не в состоянии дать правильные координаты?
— Я думаю, что даже лучшие из нас могут ошибаться, — огрызнулся Вейл. — Разве первые два корабля не отправились к праотцам?
— Не из-за навигационных ошибок, — глубокомысленно сказал Бертелли.
Скривившись, Вейл повернул к нему голову:
— Вы-то что смыслите в космической навигации?
— Ничего, — признался Бертелли с таким видом, будто у него удалили зуб мудрости, и кивнул на Кинрада. — Но он смыслит.
— Да?
— Обратный маршрут был рассчитан покойным капитаном Сэндерсоном, — сказал, багровея, Кинрад. — Я проверял вычисления больше десяти раз, и Марсден тоже. Если вам этого мало, возьмите и проверьте сами.
— Я не навигатор, — буркнул Вейл.
— Тогда закройте рот и помалкивайте, и пусть другие…
— Но я и не открывал его! — неожиданно возмутился Бертелли.
Досадливо повернувшись к нему, Кинрад спросил:
— Чего вы не открывали?
— Рта, — обиженно сказал Бертелли. — Не знаю, почему вы ко мне придираетесь.
Бертелли громко вздохнул и, тяжело переставляя огромные ноги, со страдальческой миной на лице побрел прочь.