Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения - страница 50

Диоген насмешливо замечает: Александр все ж оказался в царстве мертвых, несмотря на свое якобы божественное происхождение. Ве­ликий полководец вынужден согласиться. А пока вот уже тридцать дней его тело лежит в Вавилоне в ожидании пышных похорон в Египте, дабы он таким образом сделался одним из египетских богов. Диоген саркастически замечает, что Александр и после смерти не по­умнел: верит в такую чушь. А вдобавок он еще и плачет, вспоминая земные почести и услады. Неужели его воспитатель философ Аристо­тель не научил своего ученика: богатство, почести и прочие дары судь­бы не вечны. Александр с досадой признается, что его наставник был корыстолюбивым льстецом. Он доказывал, что богатство — тоже благо: таким образом, ему не было стыдно принимать подарки. В за­ключение Диоген советует Александру регулярно пить большими глотками воду из Леты: это поможет ему забыться и перестать скор­беть по Аристотелевым благам.

Александр, встретившись на том свете с отцом, вынужден при­знать свое земное происхождение. Да он и раньше знал это, а под­держивал версию о своей божественной генеалогии для того, чтобы легче завоевать мир: большинство покоренных народов не решались оказывать сопротивление богу.

Филипп насмешливо замечает, что почти все, кого покорил его сын, не были достойными противниками и по храбрости, и по бое­вой выучке. Совсем не то что эллины, которых победил он, Филипп… Александр напоминает, что победил и скифов, и даже индийских сло­нов. А разве не он разрушил греческие Фивы?!

Да, Филипп слыхал об этом. Но ему смешно и грустно, что Алек­сандр перенимал нравы им же покоренных народов. Да и его хвале­ная храбрость не всегда была разумна. А теперь, когда люди узрели его мертвое тело, они окончательно убедились: Александр — вовсе не бог. И Филипп советует сыну расстаться с напыщенным самомнени­ем, познать самого себя и понять, что он — простой мертвец.

Антилох упрекает Ахилла в том, что он — неблагороден и неразу­мен: заявил, что лучше служить живым в качестве поденщика у бед­ного пахаря, чем царствовать над всеми мертвыми. Так не пристало говорить славнейшему из героев. Тем более Ахилл добровольно из­брал смерть в ореоле славы.

Ахилл оправдывается: посмертная слава на земле ему ни к чему, а среди мертвых — полное равноправие. Он утратил тут все: мертвые троянцы уже не боятся Ахилла, а греки не оказывают уважения.

Антилох утешает его: таков закон природы. И советует Ахиллу не роптать на судьбу, дабы не смешить других.

Диоген в своей обычной иронической манере спрашивает Геракла: как же это он, сын Зевса, тоже умер?! Великий атлет возражает:

«Настоящий Геракл обитает на небе, а я — только его призрак». Но Диоген сомневается, не вышло ли наоборот: сам Геракл — в царстве мертвых, а на небе — лишь его призрак.

Геракл разгневан такой дерзостью и готов покарать насмешника. Но Диоген резонно замечает: «Я уже раз умер, так что мне нечего бояться тебя». Тогда Геракл раздраженно поясняет: что было в нем от земного отца Амфитриона, то умерло (и это он, находящийся под землей), а то, что от Зевса, — то живет на небе с богами. И это не два Геракла, а единый в двух образах. Но Диоген не унимается: он уже видит не двух, а трех Гераклов. Настоящий Геракл живет на небе, его призрак — в царстве мертвых, а тело обратилось в прах. Еще более возмущенный этой софистикой, Геракл вопрошает: «Кто ты такой?!» И слышит в ответ: «Диогена Синопского призрак, а сам он живет вместе с лучшими среди мертвых и смеется над Гомером и всей этой высокопарной болтовней».

Тантал погибает от жажды, стоя на берегу озера: вода течет сквозь пальцы, и он не может даже смочить губ. На вопрос Мениппа, как он, давно умерший, может ощущать жажду, Тантал поясняет: в этом-то и заключается постигшая его кара: душа чувствует жажду, как будто она — тело.

Попавший в царство мертвых философ Менипп просит Гермеса показать ему прославленных красавиц и красавцев и удивлен, узнав, что и Нарцисс, и Гиацинт, и Ахилл, и Елена, и Леда теперь — одно­образные черепа и скелеты, не более. А то, что Елена была при жизни столь прекрасной, что ради нее приплыла к Трое тысяча ко­раблей с эллинами, вызывает у Мениппа лишь насмешливое удивле­ние: неужто ахейцы не понимали: они сражаются за то, что столь кратковременно и скоро отцветает!