Зарубежный криминальный роман - страница 48

— Я тоже так думаю.

— Тот, кто предупредил Крада и компанию о делах Дэнни, наверное, и есть преступник. Почему вы его не допросите? Уверен, что он вам не причинит вреда. Впрочем, он, видно, достаточно близок с вашей клиенткой.

— Вы с ума сошли?! — поразился я. — Вам пришло в голову, что Вальдо убил Крад?

— Да вы что! — вскинулся Келли. — Дэнни был не настолько глупым, чтобы сообщать Краду о том, что собирается продавать эти фотографии Хауленду и шантажировать Галу Форрест; а только тот, кто все знал, мог сделать так, чтобы подозрение пало на вас.

— В этом плане вы правы, — согласился я, — но я надеялся, что ваши мысли умнее моих. Увы, это не так.

— Вы знаете, как умер Хауленд? — спросил он.

— Могу себе представить. Если он так боялся, как вы говорите, то испытал потрясение, когда увидел их вчера вечером. Думаю, он умер со страху. Возможно, у него было больное сердце.

— Одного их прихода было бы достаточно, — подтвердил Келли. — Сердечный приступ мог у него начаться и за десять секунд. Я знал его лучше, чем родная мать. Но что им было нужно?

— Может быть, это была простая проверка, чтобы удостовериться, продал ему Вальдо товар или нет.

Внезапно Келли прервал разговор.

— Я должен проститься с вами, Крэг. В дверь звонят, а я еще не одет. До встречи. — И повесил трубку.

На Китти было ярко-красное платье. Огненная ткань делала ее еще привлекательнее, чем обычно. В ее движениях я ощутил враждебность в свой адрес. Я был поражен ее новой прической и тем, как платье подчеркивало красоту ее фигуры. Мне показалось, что она и накрашена тщательнее, чем обычно, особенно если учитывать, что еще и довольно раннее утро. Быть может, я видел ее в другом свете, сравнивая мысленно с Галой и Берил. Я попытался скрыть свое восхищение: выказывать его слишком явно не годится.

— Я бы хотел кое-что добавить к делу Форрест, — сказал я. — Принеси мне его пожалуйста, когда закончишь с почтой.

— Ты выглядишь усталым. У тебя синяки под глазами. — Она внимательно посмотрела на меня. — Ты не отдыхаешь достаточно, Стив.

— Ты права, — доверительно сообщил я. — Я просидел у нее до утра: я работаю на нее, поэтому мы должны видеться время от времени.

— Очень странно. Она что, боится показаться при солнечном свете? Почему тебе вечно приходится выходить в ночную смену?

— Ты ведь знаешь, что вчера в девять она должна была встречаться с шантажистом. Мне пришлось много потрудиться, чтобы вычислить этого парня. На Доухни Райз я приехал уже очень поздно. Ты узнаешь подробности, когда я занесу их в дело.

Я направился к себе в кабинет.

— Стив! Ты ничего не заметил?

— Ты о платье? Конечно. Очень красивое. На тебе оно выглядит не меньше, чем на миллион долларов, но это в порядке вещей.

— Разумеется. Не трудись говорить комплименты. Если хочешь знать, я купила его у Люсиль, на Парк-стрит, за жалких тридцать шесть долларов.

— Это делает тебе честь. Я думал, что эта модель стоит по крайней мере двести. Она просто создана для тебя. Удовлетворена? Или мне следует написать в твою честь поэму?

— И не только платье, — заметила она. — Ты не обратил внимание, что вчера под вечер я довольно долго отсутствовала?

— Ты уложила себе волосы, — констатировал я. — Могу я выразить свое мнение, что новая прическа тебе к лицу? Это наводит меня на мысль, что и я сам могу привести себя в порядок, надо бы постричь вот здесь вокруг ушей; как бы только найти для этого время и ножницы?

— Отвратительный тип! Другого я от тебя и не ждала.

— Я не хотел обидеть тебя, Китти. Но женщины и без того тщеславны, так что мужчинам нечего выражать вслух свое восхищение. Ты знаешь, что ты красивая, и я это знаю. Что еще можно сказать? Меня смущает только одно.

— Что? Что такое?

— Все хорошо; просто я думаю, почему бы это сегодня ты особенно хорошенькая? Что такое в тебе появилось? Иногда по утрам прядь волос падает тебе на лоб, или на щеке у тебя чернильное пятнышко, или на чулке спущена петля, а не то поблескивает кончик носа. Но сегодня утром все безупречно. Ты напоминаешь мне только что распустившийся цветок или скульптуру, шедевр мастера эпохи Возрождения. Боюсь и дотронуться до тебя: а вдруг я испорчу тебе какую-нибудь ресничку. Остается только пребывать в нижайшем восхищении; вот почему я держал рот на замке.