Зарубежный криминальный роман. М. Спиллейн, В. Каннинг - страница 15

Роберт Минноу дважды таскал его в суд, но так и не выяснил, откуда у него появились деньги. Потом все как будто затихло на два месяца. Однако на ежегодном обеде в городском собрании прокурор во всеуслышание заявил, что Линкастл находится в когтях преступников, что они запустили свои лапы в городскую казну и накинули удавку на шею каждого жителя города. Он ссылался на имеющиеся у него неопровержимые доказательства виновности некоторых «отцов города» в нескольких убийствах и пообещал, что, когда он предаст свои сведения огласке, скандал будет грандиозный.

Он так и не выполнил своего обещания, потому что через неделю был убит.

Вот тут-то на сцене и появился я — Джони Макбрайд. По представлению государственного инспектора прокуратура начала проверку правильности ведения банковских книг в Национальном банке Линкастла. Проверка выявила недостачу в двести тысяч долларов, и некто Джони Макбрайд, кассир этого банка, находившийся в это время в отпуске, был обвинен в краже. Прокурор выписал ордер на его арест.

И тут кто-то шлепнул Минноу. Уборщица нашла его в кабинете в десять часов вечера. Убитый сидел на своем рабочем месте, привалившись к столешнице. Револьвер валялся на полу. Преступник вошел и вышел, оставшись незамеченным. Следователь заявил, что прокурор был убит часов в девять вечера. Следующую неделю полиция ограничивалась туманными намеками, а потом капитан Линдс выступил с заявлением, в котором обвинил в убийстве Джона Макбрайда. Линдс утверждал, что преступление совершено из мести: прокурор раскрыл банковские махинации Макбрайда. В конце месяца парень должен был предстать перед судом.

Длинным же получился этот месяц для Линдса.

Итак, в двух словах, дело обстояло следующим образом. Блестящая карьера восходящей звезды юриспруденции Роберта Минноу была оборвана почти в самом зените грязным жуликом. Я даже прочитал, что по этому поводу писали газеты других штатов.

Я аккуратно сложил подшивки и разложил по своим местам. Потом еще раз осмотрел полки. Внутри у меня заворочалось какое-то смутное неприятное чувство, беспокойное сомнение, которое нашептывало мне, что я могу допустить промах. А если это случится, мне неминуемо придется болтаться на веревке — к огромной радости Линдса. Подвал вдруг показался сырым и холодным, хотя в нем по-прежнему было сухо и даже не очень прохладно. Холод жил во мне самом. Это было то самое, черт его знает откуда взявшееся, сомнение, из-за которого исподволь возникала мерзкая мысль, что вся моя прекрасная затея может окончиться весьма печально.

Я почувствовал, что на лбу выступили крупные капли пота. Сама мысль, что я могу только расшибить себе лоб на этом деле, привела меня в такое бешеное неистовство, что я сжал кулаки и принялся колотить по железному контейнеру для мусора. Под сводами заметалось гулкое эхо, а я бил и бил, пока мои костяшки не превратились в месиво крови и разорванной кожи.

Сознание прояснилось, но сомнение осталось. Я сел и принялся материться, поминая и Бога, и черта, и все, с чем уже столкнулся в Линкастле. Закончив ругаться, я опять вытащил пару номеров и открыл их на странице, где обычно печатаются самые сенсационные материалы. Я прочитал заметки, написанные журналистом по имени Алан Логан, и сунул газеты на место.

Из всех людей, писавших хоть что-то обо мне и Роберте Минноу, он был единственным, кто не признавал Джони Макбрайда виновным до суда. Остальные меня заранее приговорили и четвертовали.

Я поднялся наверх и вышел на улицу, чтобы покурить и подумать на свежем воздухе. Я был так глубоко погружен в свои мысли, что звук, который уловил мой слух, не произвел на меня ни малейшего впечатления, пока я не обратил внимания на двух пареньков, уставившихся на стену у меня за спиной. Я повернулся, чтобы посмотреть, что они там углядели, и тут же бросился плашмя на бетонные ступеньки лестницы — на мгновение раньше, чем раздался второй такой же звук.

В стене прямо надо мной красовалась ямочка в четверть дюйма с расплющенной свинцовой пулей, и если бы я остался стоять, она бы поцеловала не камень, а мои кишки. Я вскочил и бросился бежать как угорелый, чтобы, не дай Бог, пацаны не увязались за мной. Я завернул за угол здания, распахнул ворота и побежал наискосок к аллее, которая вела на улицу.