Заря Айваза. Путь к осознанности - страница 57

Я не мог согласиться с ее мнением о том, что мое желание испытать истинное оккультное переживание являлось лишь отражением моей незрелости. Я принимал это как оправдание отсутствия реальных сил и сильной личности. Зачем людям искать более глубокого смысла в жизни, зачем им постигать секреты космоса и их собственной души, если спустя двадцать лет они остаются такими же: слабыми, любителями выпить коньяка, да изо дня в день повторяющими слухи о чудесах и истинных Учителях?

Каждый раз, когда я говорил о своем давнем желании испытать просветление, она выдавала мне один и тот же совет: «Посмотри глубоко внутрь себя». Сколько я себя помню, я только этим и занимался. Сколько раз меня обвинял отец в том, что я одержим собой и этой оккультной чертовщиной, которая, как он настойчиво утверждал, в итоге сведет меня с ума.

Я едва мог отыскать в себе то, что усматривал в других. Я не находил внутри себя ни Белой Ложи, ни Великих Мастеров, ни ясных целей. Все, что я видел, так это неясную тенденцию куда-то пойти, что-то сделать, чтобы наконец-то что-то осознать, принять и полюбить себя. После всех этих книг, что я прочитал, после всех этих посвящений, через которые я прошел, я все еще не знал, кто я такой.

Истории вроде той, что сейчас расскажу, вводили меня в самое тяжелое состояние, которое меня никак не устраивало.

…На безымянном пальце правой руки я носил кольцо из лапландского золота, которое подарила мне Астрид на Рождество. Через три дня я отправился к ювелиру, чтобы оценить его стоимость. Я чувствовал себя неловко, поскольку не был совсем уверен в том, что откажу ей в следующем подарке. Внутреннего Учителя так и не появлялось, вместо этого я медленно погружался в состояние, которое по своей сути было намного хуже того, которое заставило меня покинуть Белград. Куда делся тот юноша, что был готов голодать и мерзнуть до самой смерти, лишь бы отыскать ответ на вопрос, кем же он был? Кто знает, что бы я обнаружил, если бы посмотрел глубоко в себя?

В то время пока Астрид была на конгрессе по детской психиатрии в Амстердаме, из моей головы не выходили эти самые мысли. На третий день после ее отъезда я собрал свои книги, одежду, зубную щетку из ванной и переехал к Нейлу, оставив на столе прощальную записку. Какое-то время я пытался представить себе выражение ее лица, когда она прочтет ее, однако особого удовлетворения эта мысль не приносила.

Халинг, сидя в своей стеклянной кабинке, был похож на капитана боевого корабля, отдающего приказания поварам. Подходя к нему, я все больше чувствовал, что мне придется столкнуться с командой, снаряженной для расстрела.

— Доброе утро, шеф Халинг. Есть ли какая-нибудь работа? Любая сгодится.

Он посмотрел на меня так, будто знал о моей истории, и ответил:

— Я бы с удовольствием взял тебя обратно на кухню, но эта вакансия уже закрыта. Замороженную картошку-фри доставляют прямо с завода, — немного помолчав, он добавил: — Приходи завтра в это же время… Я подыщу тебе что-нибудь.

Вышло даже лучше, чем я ожидал. Текучка персонала на кухне была частым явлением: люди приходили и уходили, было много новых поваров. Никто не говорил обо мне, когда я ушел, и Халингу, конечно же, незачем было обсуждать меня. Возможно, все подумали, что я уехал в Югославию.

Меня поставили к огромной посудомоечной машине. Она была похожа на длинный металлический тоннель, в котором исчезали металлические корзинки с грязной посудой. Сначала посуду промывали горячей водой, смешанной с моющим средством, а затем ополаскивали под струей чистой воды. Чистые тарелки, чашки, блюдца и кастрюли выезжали с другой стороны машины. Работа была не столько трудной, сколько скучной. У многих людей похожая работа. Трое рабочих на дух не переносили друг друга. От машины, перемешанный с запахом от моющего средства, шел теплый пар, от которого мы все время потели. Самое отвратительное свойство работы заключалась в том, что она никогда не прекращалась. Я с грустью вспоминал свое прежнее дело, когда был все время один, когда мог почитать книгу после того, как расправлялся с чисткой картошки.