Заря вечерняя - страница 31

— Ну, и что, пускай все гибнет?

— Пускай, — еще больше мрачнел Володя и убегал в боковушку к Петьке. Но через минуту он выходил назад и садился напротив Афанасия: — Я, знаешь, что сделаю?

— Что?

— Достану тола да как рвану!

— Не смей! — тут же вмешивалась в разговор Надежда. — Если рванешь, я сразу уеду домой.

Афанасий принимал сторону Надежды и начинал осторожно уговаривать Володю:

— Ты действительно не вздумай. А то посчитают за браконьерство да еще посадят.

— А это что, не браконьерство?! — тыкал Володя рукой на море.

Самое страшное началось в последнюю мартовскую субботу. Еще только чуть-чуть занялся, посерел краешек неба, а рыбаков на море уже было видимо-невидимо. Афанасий напоил Горбунка, положил ему сена, а потом тоже не выдержал и пошел на море, захватив на всякий случай пешню.

Боясь поскользнуться на весеннем подтаявшем льду, он пробирался к морю осторожно, проверяя пешней каждый шаг. И вдруг возле самого берега столкнулся с Володей. Одет тот был совсем не по-рыбацки: в старых кирзовых сапогах, в военном бушлате, оставшемся у него еще от армии, и в такой же видавшей виды военной шапке.

Поздоровались они молча, не глядя друг на друга, словно были виноваты во всем том, что творилось сейчас на льду. Так же молча пошли они по ледяной тропинке, отгоняя от себя воронье, которое, осмелев, крутилось прямо под ногами.

А на море уже кипела работа. От рыбаков и воронья было черным-черно, как после ледового побоища…

Афанасий и Володя, по-прежнему не говоря друг другу ни слова, обошли несколько рыбацких компаний, заглядывая в проруби и рюкзаки. Картина везде была одна и та же. Мелкую рыбу, плотвичку и красноперок, никто уже не брал, ее либо выбрасывали на лед, либо отгребали едва живую в прорубях подальше в сторону, ожидая, пока вынырнет рыба покрупнее. Ловили подсаками, сетями, которые забрасывали прямо под лед, кое-кто примерялся даже поставить в проруби вентеря, приспособить диковинную новую снасть, прозванную рыбаками «телевизором».

Но больше всех удивил Афанасия и Володю юркий, суетливый мужичишка, заехавший на лед подводою. Пока его старый, запряженный в сани-розвальни мерин жевал сено, мужичишка перебегал от проруби к проруби и ловко орудовал остями. Выбирал он рыбу только самую крупную и увесистую. Точным, хорошо заученным ударом мужичишка бил ее в загривок, мгновение держал в воде, а потом на радость толпившимся рядом ребятишкам победно выбрасывал к саням. Убитой, окровавленной рыбы там лежало, наверное, уже пуда три, но мужичишка никак не мог угомониться, все ширял и ширял остями в прорубь.

Афанасий не выдержал, подошел к нему поближе и спросил:

— И что ты будешь с ней делать?

— Как что?! — хохотнул мужичишка, опираясь, словно Нептун, на ости. — Солить! Вон, вишь, бочонок на санях стоит?

Афанасий еще раз взглянул на подводу и только теперь заметил прикрытый сеном бочонок. Вернее, даже не бочонок, а самую настоящую пятнадцативедерную бочку, кованную новенькими железными обручами. Ничего не скажешь, мужичишка, судя по всему, был человеком расчетливым, запасливым, коль сразу смекнул обзавестись под дармовую добычу такой бочкой. Хотя, конечно, не рыбак он, не охотник. Настоящие рыбаки на заморенных сазанов и лещей не позарятся. Им подавай рыбу живую, хитрую, чтоб поохотиться за ней всласть, померзнуть на холодном ветру, помокнуть под дождем.

— До следующего замора хватит? — опять не выдержал, поддел мужичишку Афанасий.

— Хватит! — залился тот веселым смешком. — Еще и останется!

Афанасий хотел еще что-либо сказать мужичишке, но тот, подхватив сети, метнулся к проруби, где вынырнула полуживая килограммов на пять щука.

— Пошли, — позвал Афанасий за собой Володю, хотя сам толком не знал, куда и зачем нужно идти на этом запруженном народом, пропахшем рыбой и гнилью море…

Но Володя с места не сдвинулся. Он вдруг снял рукавицы, бросил их на лед и попросил Афанасия:

— Дай пешню!

— Зачем? — удивился тот.

— Дай, тебе говорят!

Ничего не понимая, Афанасий передал Володе пешню и стал ожидать, что будет дальше.

Володя отошел чуть в сторону, отгреб сапогом попавшую под ноги красноперку… и вдруг с такой силой всадил пешню в лед, что дубовый, недавно только вставленный Афанасием черенок прогнулся и опасно затрещал возле самого основания.