Затерянный храм - страница 63
— Но этим табличкам больше трех тысяч лет, — возразил Грант. — Как мы можем узнать, что это за язык?
— Не можем. Но это не останавливает ученых в их попытках подставить другие языки или их гипотетических предшественников в парадигму линейного письма Б. Попробовали уже все: хеттский, баскский, архаический греческий, протоиндский, кипрский, этрусский — что особенно забавно, потому что никому пока не удалось его расшифровать. В основном это все чепуха, безнадежное сочетание слабых совпадений и упрямого оптимизма.
— То есть снова тупик.
— Согласен. Поэтому, вместо того чтобы заниматься непосредственно языком, мы начнем с символов. Мы попробуем обнаружить закономерности в их расположении, внутреннюю логику, правила сочетания и посмотрим, что нам удастся узнать про язык, обозначаемый этими символами. Беда в том, что мы даже не знаем, какое количество символов у нас имеется.
— Вообще-то они все написаны на табличке, — ехидно заметил Мьюр.
Рид поднял бровь — этот незначительный жест ввергал многих студентов в отчаяние.
— Неужели? — Из кармана пиджака он достал чернильную ручку и курсивом написал букву на салфетке, не обращая внимания на полные ужаса взгляды официантов. — Ну и какая это буква?
— G, — предположил Грант.
— Y, — сказал Мьюр.
— Р, — выдвинула версию Марина, которая сидела напротив Рида и буква была для нее вверх ногами.
Рид откинулся на стуле с загадочным и довольным видом:
— Правда? Или, может быть, это «j» или «f». Или «if». Или «of». А может быть, мисс Папагианнопуло читает правильно и это «Pn» или «Pr». А может, это просто случайно задели стилом. Минойцы и микенцы не разрабатывали шрифтов для своего алфавита. Они царапали буквы на табличках из сырой глины при помощи деревянных или тростниковых палочек, наверное, торопились, да и табличку держали на коленях. Даже в самом лучшем виде буквы не совсем похожи одна на другую. Чтобы решить, какие различия принципиальны, а какие — просто различия в написании, требуется мудрость Соломона. И это только самое начало работы.
Над столом повисло мрачное молчание. Грант занялся едой, а Мьюр наблюдал за тем, как с кончика его сигареты падает длинный столбик пепла.
— Я ничего не пропустил?
Словно под натиском урагана, двойные двери обеденного зала распахнулись внутрь. По полю с пустыми столиками к ним приближался высокий широкоплечий мужчина. В его облике было что-то уныло-безупречное — теннисные туфли, молодежная стрижка, белые брюки, белая рубашка с открытым воротом — такая же яркая, как и его улыбка. Даже не слыша его речь, можно было легко догадаться, кто он такой, и описать его одним-единственным словом: американец. Если вновь прибывший и заметил четыре изумленных взгляда, то никак не показал этого, продолжая ослепительно улыбаться.
— Джексон, — представился он. — Марти Джексон. — Он тряхнул руку Марины и повернулся к Риду. — Дайте угадаю — профессор Рид. Я все про вас прочитал. А вы, наверное, Сэм. — Он посмотрел на Гранта.
Джексон взял стул от соседнего столика, развернул его ловким движением и втиснулся между Мариной и Ридом. Грант вопросительно посмотрел на Мьюра:
— О нас что, в газетах пишут?
Джексон взмахом руки подозвал официанта и заказал пива.
— В этой проклятой стране еще ни разу не получил его достаточно охлажденным, — проворчал он добродушно. — Но все же оно лучше, чем местное вино. Я слышал, его делают из сосновых шишек, вы можете представить?
— Мистер Джексон находится здесь в составе союзной военной миссии, — сказал Мьюр. Остальным это объяснение показалось каким-то неестественным. — Он прилетел сегодня утром.
— Держим оборону против коммунистов. Слышали, что тут Трумэн сказал на прошлой неделе? «Мы должны помогать свободным народам идти к их собственной цели по выбранному ими пути». Вот для этого я и прилетел сюда.
— Вы военный?
— Не совсем. — На миг вежливая, добродушная улыбка пропала, и Грант заметил нечто резкое и жесткое. Улыбка тут же вернулась. — Но я полагаю, мы все в одной команде?
— Мистер Джексон…
— Называйте меня Марти.
Мьюр поморщился.
— …присоединился к нам для поисков шестьдесят первого элемента.