Завещание Джеффри - страница 9
— Мне бы хотелось прояснить…
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос, — ледяным тоном отрезал Пелопс. — Да или нет.
Джоэнис лихорадочно соображал, вспоминая все, что читал на родном острове об американской истории.
— Ваши утверждения чудовищны! — наконец воскликнул он.
— Мы ждем ответа! — провозгласил Пелопс.
— Я настаиваю на своих конституционных правах, а именно на Первой и Пятой поправках, — сказал Джоэнис, — и, со всем уважением к вам, отказываюсь отвечать.
Пелопс зловеще улыбнулся:
— Этот номер у вас не пройдет, мистер Джоэнис, поскольку Конституция, за которую вы сейчас так цепляетесь, была пересмотрена или, точнее, обновлена теми из нас, кто дорожит ее неизменностью и оберегает ее от выхолащивания. Упомянутые вами поправки, мистер Джоэнис, — или, может быть, мне следует называть вас товарищем Джоэновым? — не позволят вам хранить молчание по причинам, которые с радостью объяснил бы любой член Верховного Суда — если бы вы удосужились спросить его!
Эта сокрушительная речь в корне подавила любое возражение. Даже видавшие виды репортеры, присутствовавшие в зале, были поражены до глубины души. Джоэнис сперва побагровел, а затем побелел как смерть. Поставленный в безвыходное положение, он все же раскрыл рот, чтобы отвечать, но в этот миг был спасен вмешательством одного из членов Комиссии, сенатором Зарешеткингом.
— Прошу прощения, сэр, — обратился сенатор Зарешеткинг к Пелопсу, — прошу прощения также у всех, кто ждет ответа на вопрос. Я хочу лишь кое-что сказать и требую, чтобы мои слова занесли в протокол, потому что иногда человек должен говорить прямо, несмотря на то что это может причинить ему боль и даже нанести политический и материальный ущерб. И все же такой человек, как я, обязан высказаться, когда долг велит ему высказаться, невзирая на последствия и полностью сознавая, что это может противоречить общественному мнению. Таким образом, я желаю сказать следующее: я старый человек и многое повидал на своем веку. Мой долг заявить, что я — смертельный враг несправедливости. Меня называют консерватором, но в отличие от некоторых я не могу мириться с определенными вещами. И как бы меня кое-кто ни называл, я надеюсь, что не доживу до того дня, когда русская армия займет город Вашингтон. Таким образом, я выступаю против этого человека, этого товарища Джоэнова, но не как сенатор, а, скорее, как тот, кто ребенком резвился в холмистой местности к югу от Соур-Маунтина, кто ловил рыбу и охотился в глухих лесах, кто постепенно взрослел и наконец постиг, что значит для него Америка, кто осознал, что соседи послали его в конгресс для того, чтобы он представлял там их и их близких, и кто теперь считает своим долгом сделать настоящее заявление. Именно по этой, и только по этой, причине я обращаюсь к вам со словами из Библии. «Зло есть грех!» Некоторые умники среди нас, возможно, посмеются, но так уж оно есть, и я глубоко в это верую.
Члены Комиссии разразились бурными аплодисментами. Хотя они много раз слышали речь старого сенатора, она неизменно будила в них самые высокие и благородные чувства. Председатель Пелопс, сжав губы, повернулся к Джоэнису.
— Товарищ, — спросил он с легкой иронией, — являетесь ли вы в настоящее время членом коммунистической партии и имеете ли членский билет?
— Нет! — воскликнул Джоэнис.
— В таком случае назовите ваших сообщников в то время, когда вы являлись членом коммунистической партии.
— У меня не было никаких сообщников. Я имею в виду…
— Мы отлично понимаем, что вы имеете в виду, — перебил Пелопс. — Так как вы решили не называть своих сотоварищей-предателей, не признаетесь ли вы нам, где находилась ваша ячейка? Нет? Так, тогда скажите нам, товарищ Джоэнов, не говорит ли вам что-нибудь имя Рональд Блейк? Или, проще выражаясь, когда вы в последний раз встречались с Рональдом Блейком?
— Я никогда с ним не встречался, — ответил Джоэнис.
— Никогда? Это очень смелое заявление. Вы пытаетесь заверить меня, что ни при каких обстоятельствах ни разу не встречались с Рональдом Блейком? Не сталкивались с ним самым случайным образом в толпе, не сидели в одном кинотеатре? Сомневаюсь, что кто-нибудь в Америке может вот так категорически утверждать, что