Завещание убитого еврейского поэта - страница 7
«Надо же! — подумал Гриша. — Отец бы одобрил такую невозмутимую уверенность, закрепленную грамматической конструкцией».
На улице громко перекликаются ребятишки. А их родители, недавно приехавшие из Одессы эмигранты, обмениваются советами и жалобами: «Хочешь иметь машину и не платить налога? Тогда надо всего лишь…»
Катя живет напротив в четырехэтажном сером доме, на первом этаже. Может, зайти к ней? Хороший она человек, Катя. Если бы Гриша мог, он бы охотно на ней женился.
Да, Катя. Порывистая, забавная, отзывчивая. Молчаливая на свой манер, когда речь заходит о ее муже, павшем где-то на Синае или на Голанских высотах. Она об этом не говорит. Вдова солдата, она не желает быть пленницей мертвеца. «Не то что я, — думает Гриша. — Я вот живу памятью мертвого отца, сделав ее своей. Обитаю в его тени. Посвящаю ему свободные часы, страсть, энергию, волю — все, чем располагаю. Я тень его тени, мы ждем только рассвета, чтобы вспыхнуть».
Нет, он не пойдет к Кате. По крайней мере, не сегодня. Он знает, чем это кончится. А отвлекаться ему не желательно. Нет, не сегодня.
С самого своего приезда в Иерусалим, после того как он поселился в комнате, предоставленной ему Иоавом, поклонником его отца, Гриша жил уединенно, ни с кем не виделся, кроме Кати. Дни он проводил, копируя, изучая и записывая заново стихи и Завещание своего отца. А вечером заходил к Кате.
В первый раз он некоторое время колебался: следует ли постучать к ней в дверь или в окно. Наконец выбрал окно. Она отворила его, не выразив ни капли изумления.
— Кто вы и что вам угодно?
Гриша нашел, что она красивая. Полноватая, но собой хороша. Как ей объяснить, что он немой?
— Ладно, входите, — сказала молодая женщина после того, как хорошенько его рассмотрела. И прибавила: — Я позволяю вам войти, потому что вы постучали в окно. В дверь — это не по мне. В нее звонят всегда лишь для того, чтобы принести дурные вести.
Гриша оглядел комнату, словно бы удивленный ее безукоризненной чистотой. Под зеркалом — фотографии в рамках. Офицер, отдающий честь военному министру. Тот же офицер в кругу товарищей. Он же на пляже в объятиях молодой женщины, немного крупноватой, но красивой.
— Меня зовут Катя, а вас?
Гриша не ответил. Просто смотрел. Много раз, различив ее силуэт за оконными стеклами, завороженный, он впадал в смятение. Боялся не только отказа, но и жалости.
— Вы ничего не говорите? Почему вы ничего не говорите? Вы что, немой?
Гриша кивнул: да, он немой. Она в смятении едва подавила желание отшатнуться:
— Ох, простите.
Гриша замотал головой: ей не за что извиняться.
— Как это случилось? Когда? На войне?
Нет, не на войне.
— Так что же, значит, вы немой от рождения?
Нет, не от рождения.
— Тогда я не понимаю.
У него вырвался жест, означавший: «Вы и не можете понять…» Что бы там ни было, он не станет рассказывать ей о своей жизни. Знакомить ее с творчеством отца, говорить о матери? Поведать ей тайную историю старого сторожа привидений по имени Виктор Зупанов? Даже не будь он немым, он бы умолчал обо всем этом.
Сначала он держался в стороне, не прикасаясь к ней. У него не проходило ощущение, что они здесь не одни. «Гриша, не зазорно ли заниматься любовью, когда на тебя смотрят мертвецы?»
А потом он дрогнул. Кровь загудела в висках, его затопил мощный порыв страсти. Тут можно забыть и отца, и мать, и павшего в бою офицера — он поддался зову плоти. Хотелось любить эту молодую женщину, однажды открыться ей…
«Нет, не сегодня вечером».
Я увижусь с ней завтра утром. Попрошу ее проводить меня в аэропорт. С ней мне будет удобнее, чем с Иоавом. На обратном пути в машине окажутся две вдовы. Может ли их что-нибудь связывать? Зачем там Катя, мне понятно, но мать? Почему она приехала? Что побудило ее оставить Красноград? Как ей удалось освободиться от доктора Мозлика? Гриша вновь вспоминает, как его мать и ее любовник жили в негостеприимном городе, где только ему одному были ведомы уютные местечки… Потом его мысли возвращаются к Иерусалиму с его четкими контурами, в которых нашли пристанище столько царей и преданий, Иерусалиму с его переменчивыми оттенками, с его далекими и близкими голосами. А над ним белые и серые облака отвоевывают друг у друга целые куски неба. «Но что делать с отцом? — Гриша вздрогнул. — С отцом, которому необходимо со мной говорить. А со мной? Что со мной? Со мной — ничего».