Завет, или Странник из Галилеи - страница 61

Треволнения тех дней были в самом разгаре, когда из Иерусалима стали доходить слухи, что пророку Иоанану вынесено обвинение в государственной измене. После чего его тайно вывезли и заточили в крепости Макерус. Все считали, что жестокая мистерия, развязанная Иродом с целью устранения соперников, подходит к своему финалу. Мы очень боялись, что кровавые аппетиты Ирода решат и участь Иоанана. То, что он теперь находился в Макерусе, лишь подтверждало худшие опасения, — так легче было покончить с ним, не вызвав особого шума. Тут же выяснилось, что схвачено еще несколько сотен человек из приближенных Хезрона, это заставило Арама сильно перетрусить. Он с минуты на минуту ждал ареста. Страх за свою жизнь толкал его на самые неприглядные действия. Он болтал тут и там о великом последователе Иоанана Иешуа — вот-де кто истинный пророк, значит, его вина гораздо больше, чем вина какого-то Иоанана. Нам было понятно — Арам хочет привлечь внимание тирана к имени Иешуа и тем самым спасти свою шкуру.

Фома первый узнал о надвигающейся беде и поспешил предупредить нас.

— Разве я должен бояться, как будто я какой-то преступник? — сказал Иешуа, подавляя назревавшую среди нас панику.

Он говорил, что ни он, ни мы не совершили ничего противозаконного, и нам нечего тревожиться. И вправду, сколько раз Иешуа решительно отметал любые попытки склонить его к нарушению закона. Но что может остановить Ирода, если тот решит погубить Иешуа?

Мы умоляли Иешуа быть осторожным и поберечь себя. Наконец, уступая нашим просьбам и, прежде всего, уговорам Шимона, он согласился уйти на какое-то время за пределы владений Ирода, чтобы переждать там опасное время. Я понимала, что он соглашается больше из-за того, что беспокоится о нас, так как обвинения Арама бросали опасную тень на тех, кто был рядом с Иешуа. Он решил отправиться в путь днем, открыто, а не под покровом ночи, ведь он не видел за собой никакой вины. Шимон ни за что не хотел отпускать его одного и вызвался сопровождать его. Он даже собрал небольшой отряд, куда вошли еще Якоб и Иоанан. Эти люди были готовы на многое ради Иешуа. Ведь как нелегко здоровому мужчине, кормильцу семьи, оставить родной кров. Особенно тяжело было Шимону, который вынужден был доверить промысел слабоумному брату и своим сыновьям, совсем еще мальчикам. А мое сердце терзали самые дурные предчувствия. Я боялась, что с уходом Иешуа благостная атмосфера, связанная с ним, пропадет безвозвратно. Все уже и так начинало меняться, и совсем не в лучшую сторону. Больные, жаждущие чудесного исцеления, друзья и недруги, строящие свои козни, — все они вставали непреодолимой преградой между мной и человеком, которому я поверяла свои сокровенные мысли, кто шел со мною рядом по пустынному берегу озера. Когда Иешуа назвал тех двенадцать человек, среди которых, конечно же, не было моего имени, то он пообещал мне, что несмотря ни на что я всегда буду рядом. Но ведь я всею только женщина, смогу ли я достойно идти вослед ему? Острая зависть к Шимону и другим мужчинам общины переполняла меня, ведь им гораздо проще было общаться с Иешуа. Но одновременно меня переполняло чувство некоторого превосходства, ведь только я могла понять Иешуа по-настоящему, я, а не Шимон или кто-либо другой. Мне казалось, что Иешуа знает это.

В день, когда Иешуа должен был снова уйти, я держалась совсем иначе, чем когда он уходил месяц назад. Я не пролила ни слезинки. Меня нисколько не задело и то, что при прощании он взял за руку Рибку, а не меня. Мы расставались в доме Шимона.

— Береги сестру, — сказал он мне.

Рибка плакала в три ручья. Ведь только благодаря Иешуа отец не смел поднимать на нее руку. Кто теперь заступится за бедняжку? Он сказал, что ему пора. У ворот собрался народ, прознавший об уходе Иешуа, люди уже давно томились в ожидании. Я видела, как он шел через толпу. И вдруг как будто посмотрела на все другими глазами. Я внезапно поняла, что не знаю, кто на самом деле этот человек, уходящий от меня сквозь людское море. И не приснилось ли мне то, что я шла рядом с ним по пустынному берегу? Я была тогда обыкновенной девчонкой, ребенком. Много ли времени прошло с тех пор и кем я стала сейчас? Смогла ли я стать другой, более мудрой?