Заводской район - страница 6

Андрюша растерялся, не понимал, отчего она рассердилась. Не мог же предположить, что из-за бифштекса.

— Женщины много любили,— ответил он и захохотал, показывая, что шутит. И хохотал старательно, потому что не шутил.

Подошел с подносом Корзун, стал располагаться.

— Ну? — спросил, не глядя на Андрюшу.— Чего ты хотел?

Он понимал, о чем у них был разговор.

— Уже не нужно,— мягко сказала Тоня.

Она с удивлением подумала, что Корзун красив — высокий брю­нет, крепкий мужчина. В нем много осталось от четырехлетней мор­ской службы — не только походка враскачку на широко расставлен­ных ногах, не только... Но, наверно, никто никогда не сказал ему, что у него лицо красивое. Он гордился ростом, рассудительностью, силой и не знал, что красив.

Андрюша поднялся, потрепал Тоню по плечу, прощаясь:

— Загляни в цехком после смены. Что на ходу обсуждать.

— Я сегодня не могу задерживаться. У меня день рождения.

Это сорвалось нечаянно. Она удивилась: ведь не собиралась ниче­го устраивать. Столько хлопот, опять же расходы лишние... Зачем ей это? Бифштекс да Андрюша виноваты. Лучше бы она взяла сметану с булочкой.

Андрюша и Корзун поздравляли с обычными шуточками, но Корзуну шутки давались с усилием. Едва Андрюша отошел, он устало уткнулся в тарелку.

— Приходи вечером к нам, Володя,— сказала Тоня.— И всю техчасть приводи.

И опять удивилась себе. Устала она, что ли?.. А, впрочем, почему не устроить праздник? Если праздники свои забывать, чего же будни стоят? Она пригласит полный дом гостей. Приготовит что-нибудь на скорую руку..

— Ты видела анализы?

Нет, ей никогда нельзя расслабляться.

— Видела.

— Девятнадцать килограмм на блоке видела? Вот отсюда и брак.

Поймал ее все-таки. Он любит быть справедливым и, если уж ре­шил свалить вину на нее, не успокоится, пока не найдет для этого ос­нования. Тоня попробовала защищаться:

— Ну и что — девятнадцать? Автозавод держит девятнадцать.

— Ты меньше на других смотри,— посоветовал он. Теперь он был победителем, а она бестолковой бабой.— Тебе верхний предел восем­надцать дан, вот и работай, и нечего болтовней заниматься.

Ему нравилось делить человечество на болтающих и действую­щих. Будучи от природы неразговорчивым, по этой классификации он автоматически попадал к последним.

Через час Тоню вызвал к себе Важник. В крохотной его приемной она заглянула в машинку секретарши — не печатают ли уже о ней распоряжение. Как будто нет.

Важник сидел в белой тенниске, распахнутой на груди, отрывисто кричал на кого-то по телефону: крикнет, обиженно сморщится, слу­шает, опять крикнет, опять долго слушает. Кивнул: садись. Пиджак его висел на спинке стула.

Тоня оглядела бумаги на столе, но распоряжения не заметила. Важник положил трубку. Он поймал взгляд Тони и нахмурился:

— У тебя нюх, как у собаки.

Тоня немного обиделась, но улыбнулась:

— О чем ты?

— Чего ты ищешь на столе?

— Ничего.

— Глазами.

— Да ничего.

Он выбрался из-за стола, открыл форточку. Ему пришлось под­няться на носки — он был невысоким.

— Накурили тут.— Поморщился и удивился мимоходом: — Весна?

Тоня как зашла в кабинет, сразу почувствовала что-то странное и только теперь поняла: это ж весна! Не слепящая синева за окном, не теплые желтые полосы наискосок по полу, а что-то не определи­мое в воздухе, не вытравленное табачным дымом и запахом горелого мазута,— весна.

— Что же ты брак гонишь, Брагина?

Сказать, что людей нет,— значит, взять вину на себя. А людьми он все равно не поможет, где он их возьмет. Тоня ответила:

— Щелок плохой завезли.

— А анализы на блоке?

— А-а! — Тоня пренебрежительно махнула рукой.— Было бы из-за чего шум поднимать.

— Не из-за чего? — полюбопытствовал он, и Тоня подумала, что зря она про людей не сказала.

— Я вижу, ты неплохо живешь,— заметил Важник, уселся за стол и, как бы выяснив все и утратив к Тоне интерес, стал листать бумаги. Потом сказал небрежно: — С завтрашнего дня дашь двух человек на земледелку.

— А я как же?

Зря она про людей промолчала, теперь он решил, и его не пере­убедишь.

— Ты пока еще конвейер не держишь, а земледелка держит.

Придется все-таки посылать Федотову в ночную смену. Дорого ей всегда трусость обходится, роскошь это. В другой раз Тоня просто бы сказала: «Не дам!» — и хлопнула бы дверью. Она может себе позво­лить такое, она человек, которым дорожат. А сегодня она вошла в ка­бинет с надеждой на снисхождение, где уж тут дверью хлопать, не то настроение. Тоня была недовольна собой. Правда, ее не наказали. И то хорошо.