Завоевание Англии - страница 39

Юдифь последовала за бабушкой и подала Гарольду на золотом подносе закуску и вино, настоянное на пряностях, а Хильда провела украдкой над постелью своим волшебным посохом.

— Прекрасная сестрица, — проговорил Гарольд, улыбаясь Юдифи, — это, кажется, не саксонский обычай, а один из обычаев короля Эдуарда.

— Нет, — отозвалась Хильда, живо обернувшись к нему, — так всегда чтили саксонского короля, когда он ночевал в доме своего подданного, пока датчане не ввели еще тех разгульных пиров, после которых подданный был не в силах подать, а король выпить кубок.

— Ты жестоко караешь гордость рода Годвина, воздавая чисто королевские почести его недостойному сыну… И мне ли завидовать королям, если я должен служить им, Юдифь?

Гарольд взял дорогой кубок, а когда поставил его подле себя на столик, то Хильды и Юдифи уже не было в комнате. Он глубоко задумался.

— Зачем Хильда сказала, — рассуждал он, — что судьба Юдифи связана с моей собственной, и я поверил этому? Разве Юдифь принадлежит мне? Король настоятельно просит отдать ее в монахини… Свен, случившееся с тобой послужит мне уроком! А если я восстану и объявлю решительно: «Отдавайте богам только старость и горе, а молодость и счастье — это достояние общества!» — что ответят мне монахи? «Юдифь не может быть твоей женой, Гарольд! Она тебе родня, хотя и дальняя! Она может быть или женой другого, если ты пожелаешь, или невестой Господа!» Вот что скажут монахи, чтобы разлучить двух любящих.

Кроткое, спокойное лицо Гарольда омрачилось и стало свирепым, как лицо Вильгельма Норманнского. Если бы кто увидел графа в эту минуту гнева, он тотчас же узнал в нем родного брата Свена. Граф, однако, быстро сумел овладеть своими чувствами, затем приблизился к окну и стал смотреть на холм, озаренный бледным сиянием луны.

Длинные тени безмолвного леса ложились на землю. Серые колонны друидского капища стояли на холме, как привидения, и возле него мрачно и неотчетливо виднелся кровавый жертвенник Тора, бога войны.

Взгляд Гарольда задержался на этой картине, и ему почудилось, будто на могильном кургане, возле тевтонского жертвенника, появился очень бледный фосфорический свет. Гарольд пригляделся пристальнее и вдруг, среди света, увидел человеческую фигуру чудовищного роста, вооруженную точно таким же оружием, какое было развешано по стенам его комнаты, и опиравшуюся на громадный дротик. Лицо неизвестного, напоминавшее лица древних богов, выражало мрачную, беспредельную скорбь. Гарольд протер глаза, и видение исчезло; остались одни серые высокие колонны и древний мрачный жертвенник.

Граф презрительно рассмеялся над собственной слабостью.

Он улегся в постель, и луна озарила своим нежным сиянием его темную спальню. Гарольд спал крепко и долго; лицо его дышало глубочайшим спокойствием, но не успела еще заря загореться на востоке, как случилось нечто непредвиденное.

Без знания человеческой жизни судьба Годвина была бы недоступна человеческому пониманию. Хотя старое предание, принятое новейшими историками, гласит, будто Годвин, в дни юности, лично пас свои стада, все же оно ни на чем не основано, так как он, без сомнения, принадлежал к богатому и знатному роду, тем не менее своей славой он был обязан только собственным силам. Удивительно не то, что он достиг ее еще в юном возрасте, а то, что он сумел так долго сохранять свою власть в государстве. Мы уже упоминали, что Годвин отличался дарованиями скорее государственного деятеля, чем простого воина, и это едва ли не главная причина той симпатии, которую он вызывает у нас.

Отец Годвина, Вольнот, был чайльдом у южных саксов, или суссекским таном, и племянником Эдрика Стреона, графа Мерцийского, талантливого, но вероломного министра Этельреда. Эдрик выдал своего господина и был за это казнен Канутом.

— Я обещал, — сказал ему Канут, — вознести твою голову выше всех своих подданных и сдержу свое слово.