Завоевание Англии - страница 63

Дом Леофрика, владевший теперь сильнейшими уделами, Мерцией и страной восточных англов, стал могущественнее дома Годвина; потому что в последнем только Гарольд владел значительным графством, братья же Гарольда получили прежние небольшие графства. Но не имей он даже графства, Гарольд все равно стал бы первым в Англии благодаря своему уму и характеру. Он сам по себе был настолько значителен, что не нуждался ни в каком пьедестале.

Наследник дома всегда получает в глазах света больше значения, чем его предшественник, если только он сумеет поддержать это значение и воспользоваться им. Продолжая дело, начатое прежде него, он не рискует ежеминутно сталкиваться с врагами или подвергаться несправедливым упрекам.

Так и Гарольд был избавлен от врагов, стоявших на пути отца, и его имя было незапятнано. Даже Тостиг должен был вскоре сознаться, что Гарольд имел перед ним большое преимущество, и уступить ему дорогу. Он убедился, что все могущество дома Годвина сосредоточивалось лишь в Гарольде и что без его помощи он, Тостиг, никогда не сможет удовлетворить свое честолюбие.

— Отправляйся в свое графство, Тостиг, — сказал ему Гарольд, — и не жалей, что Альгара предпочли тебе. Подумай, что было бы неприлично, если бы мы забрали в наши руки все владения Англии. Постарайся всеми силами заслужить любовь своих вассалов. Как сын Годвина, ты со временем можешь добиться многого, если только будешь поступать благоразумно и не торопясь. Надейся на Гарольда и на себя тоже: тебе недостает лишь терпения и настойчивости, чтобы быть равным первому графу Англии. Перед телом отца я дружески обнял его врага; так давай ради его светлой памяти будем любить друг друга!

— Я не буду больше враждовать, — ответил Тостиг покорно и спокойно уехал в свое графство.

Хильда стояла на холме, любуясь заходом солнца. Невдалеке от нее сидела Юдифь и лениво чертила по воздуху неизвестные знаки. Молодая девушка сделалась еще бледнее с тех пор, как в последний раз видела Гарольда, а в ее взглядах выражались то же безразличие и безысходная грусть.

— Видишь, милая, — обратилась к ней Хильда, — солнце опускается в бездну, где царствует Рана и Эгирь; но на следующее утро оно снова появится из золотых ворот востока. А ты, едва вступив на жизненный путь, воображаешь, что солнце, скрывшись за горизонтом, никогда больше не обрадует нас своим сиянием; в ту минуту, когда мы разговариваем, утро твое приближается, и мрачные тучи расходятся.

Рука Юдифи медленно опустилась; она тревожно взглянула на пророчицу.

— Хильда, ты жестока! — сказала она почти гневно, между тем как ее щеки зарделись ярким румянцем.

— Я не жестока, это судьба, — ответила вала. — Но люди не называют судьбу жестокой, когда она улыбается им; зачем же ты упрекаешь меня в жестокости, если я предвещаю тебе радость?

— Для меня уже не существует радости! — горестно возразила Юдифь.

Немного помолчав, она продолжала, понизив голос.

— Я должна высказать, что теперь у меня на душе, Хильда… слушай. Я упрекаю тебя, что ты испортила всю мою жизнь, вскружив мне голову своими суеверными бреднями…

— Продолжай, — произнесла Хильда спокойно.

— Разве ты не говорила мне постоянно, будто моя жизнь и судьба тесно связаны с существованием… с судьбою Гарольда? Если бы ты не уверяла меня в этом, я никогда бы не стала любоваться выражением его лица и дорожить каждым его словом, будто сокровищем… я не смотрела бы на него, как на часть самой себя, я с радостью вступила бы в монастырь… и мирно сошла бы в могилу… А теперь, теперь, Хильда…

Молодая девушка замолчала.

— Ты ведь хорошо знала, — начала она снова, — что обольщаешь мое сердце несбыточными надеждами, что закон навечно разлучит нас, что любить его — преступление.

— Что против вас будет закон, это мне было известно, — ответила Хильда, — но закон безумцев есть то же, что паутина, сотканная для крыльев птицы. Ты действительно родня Гарольду, но родство это очень дальнее и, что бы ни говорили священнослужители, но союз ваш должен осуществиться, как только настанет день, предопределенный для него. Не печалься же, Юдифь: любовь твоя к Гарольду не преступление, и все препятствия к вашему счастью будут устранены.