Заявление - страница 12
А в другой палате, где Вадим Сергеевич только что закончил обход, напуганная им больная с ужасом прислушивалась к своим ощущениям, ко всем проявлениям своей болезни, ко всем шумам из коридора — не идут ли к ней уже с зондом, кувшином, тазом, клеенкой… Она ждала — к ней не шли. А когда пришли — икота прошла. По-видимому, здорово ее напугал Вадим Сергеевич. Сама прошла! Очень, наверное, напугалась.
В коридоре на диванчике сидели Галина Васильевна и Марина Ручкина. Зое Александровне неловко было пройти мимо моча.
— Что, последнее напутствие?
— Да. Отпускаю ее сегодня. Уговаривала остаться — не хочет.
— Мне очень надо. Мне хорошо. Все прошло. Спасибо вам за все. У меня экзамены.
— А чего уговаривать? Пусть идет. Поверим. Зачем ей здесь?
— Она в общежитии живет, Зоя Александровна.
— Ну, разбирайтесь сами. Я пошла.
— Галина Васильевна, очень прошу. За мной девочки знаете как будут ухаживать!.
— Хорошо, Мариночка, бог с тобой. Но ты должна знать, что главным образом твое заболевание не аппендицит. Наши воспаления надо лечить как следует. Попятно? Понимаешь, что это значит?
— Больная, значит, буду, Галина Васильевна. Да я буду лечиться, Галина Васильевна.
— Лечись обязательно. И ни в коем случае не манкировать. Иначе, во-первых, в результате воспаления будут грубые спайки, которые могут привести к бесплодию или к внематочной беременности, то есть опять бесплодие. Детей не будет.
— Никогда?
— Мариночка, я говорю тебе о возможных последствиях. Чтобы предотвратить, ты должна сразу же после больницы пойти к врачам. Понятно? Чтобы и нынешнее воспаление прошло и рецидива не было. Поняла, Мариночка?
— А чего тут не понять? Конечно.
— Не играй с огнем. У тебя вся жизнь впереди. Ты замуж не собираешься?
— Да кто его знает.
— Во всяком случае, не в ближайшее время? Отнесись к моим словам серьезно. Сразу же пойди к врачу в консультацию.
— Пойду, конечно, Галина Васильевна.
— Плохо, что мама в другом городе. Мама все же лучше… Мамин уход лучше, чем приятный и веселый уход подружек по общежитию.
— У меня здесь дядя живет и тетя. Они старые только. Да вы не волнуйтесь, Галина Васильевна, все в порядке будет. Я сама со всем справлюсь.
— Будь осторожна.
— Буду, буду. Я все знаю, Галина Васильевна.
— Знаешь… Знаешь-то ты знаешь, да знания еще не есть признак мудрости.
Доктор потрепала ее за челку, посмеялась и пошла в операционную, а больная пошла вещи свои собирать, готовиться к выписке.
После операции в ординаторской Зоя Александровна включила чайник, Галина Васильевна вытащила из сумки бутерброды и баночку с салатом.
Вадим Сергеевич сидел за своим столом и записывал истории болезней.
Остальные были кто в операционных, кто в перевязочных, в палатах, в конторе, месткоме — работали.
Все молчали.
Раздался телефонный звонок.
— Говорите. Слушаю… Да. Я. Вовремя… Прямо домой… Часа в четыре. Все. — Положил трубку и продолжал бурчать в той же тональности, ни на кого не глядя и как бы роняя слова на стол. — Ненавижу, когда долго по телефону говорят. Сразу надо сказать, что хочешь, или ответить, что надо. И никаких лишних слов. — И он опять молча стал писать истории болезней или, как их называли когда-то, — «скорбные листы».
Зоя Александровна подмигнула Галине, и они сели за маленький, журнальный, а для них чайный столик.
— Вадим Сергеевич, садись попей чайку с нами.
— Дома. Только дома. Сейчас не буду.
Опять телефонный звонок.
— Говорите. Слушаю… Передаю, — он протянул трубку Галине Васильевне.
— Слушало.
— Добрый день.
— Добрый.
— Это Тит Семенович говорит…
Дорогая Танюшка.
Что-то и не знаю, как тебе написать, а поговорить хочется. Я, кажется, на старости лет закрутилась больше, чем надо.
Я ведь тебе писала, что попала как-то в дом к своему больному. А вот сегодня он мне уже и позвонил. Я вся переполнена приключением, чувствую себя авантюристкой и шикарной женщиной. Ты же знаешь, что все четырнадцать лет я не позволяла себе никаких зигзагов, ни на каком уровне. Потому и пишу тебе раз за разом, что жажду с кем-то поделиться, а никого у меня, кроме тебя, нет. Впрочем, неизвестно, что бы я говорила, если бы ты сидела напротив и смотрела на меня своими чистыми и невинными глазами. (Последнее — это лично мое, сугубо субъективное восприятие.) Неизвестно. А сейчас тебя не вижу — так легче, — ни твоих реакций, ни осуждений, ни вскриков, ни вздохов.