Зазаборный роман - страница 10
После обеда, примерно через часок, на прогулку, по лестнице вверх, на крышу. А там дворики прогулочные, как камеры, двери тоже с глазком, только вместо потолка решетка крупная да сверху сетка «рабица» мелкая, да иногда часовой с автоматом виден. Братва его попка зовет. Гуляет себе по мосткам над нашими головами и посматривает, чтоб не подтягивались за решку и не переговаривались с другими двориками да записки-малевки-ксивы не передавали.
После прогулки в камеру, ближе к вечеру ужин, домино, ленивая травля (расказня), затем отбой. В 22 часов пройдет дубак по коридору, брякая ключами об двери, лениво покрикивая:
— Отбой! Отбой!
И начинается — тюрьма оживает. Для начала кормушки распахиваются. Да по всему коридору. И дубак, заглядывая в камеру, весело вопрошает:
— Что есть на продажу, уголовнички? Ганс-Гестапо, что имеешь?
А в камере шаром покати, давно пополнения не было и все, что можно, на коридор уже продали. Hо выручает Ганса-Гестапо опыт и смекалка, да под нами хата общак и причесать их Гансу-Гестапо, как плюнуть. Поэтому Ганс-Гестапо мило улыбается, светя фиксами (железными зубами) дубаку:
— Попозже загляни, мил человек. Вот-вот подъедет.
— Hо учти — фуфель не беру!
— Фуфель и не предлагаем! Как насчет штанов кримпленовых?
— А хоть новые?
— Муха не сидела! Ценник был да потеряли и цвет самый модный — какава с молоком! — Посмотреть бы надо…
— Через часок подходя, и посмотришь, и пощупаешь:
Дубак отваливает к другой хате, а Ганс-Гестапо командует:
— Лысый, Шкряб, на решку, принимать будете и если оборвете — убью!
Лысый с обидой бубнит:
— Когда это мы обрывали, не гони Гестапо, давай базарь лучше быстрее…
— Сам знаю, что делать!
И Ганс-Гестапо достает спрятанную в матрас деда-хулигана, трубу длиной с метр, склеенную из газет зековским клеем. Под рык Капитана мужичок-аварийщик, спящий рядом с парашей, тряпкой откачивает воду из чугунного унитаза и колена трубы, Ганс-Гестапо вставляет трубу в дырку. Тюремный телефон в действии.
Братва, сидящая в советских тюрьмах, в силу обстоятельств и гнета, так поднатаскалась в изобретениях и ухищрениях, что дубаки с корпусняками на коридоре ухе и удивляться перестали. И только особо яркие, неординарные случаи могут потрясти их ленивое воображение.
— Два шесть, два шесть, спите что ли, черти полосатые, — это Ганс-Гестапо начинает телефонный разговор с хатой внизу. Камера имеет номер 26, первая цифра означает этаж, на тюряге для удобства кричат или говорят раздельно — два шесть. Снизу мгновенно отзываются:
— Привет браток, привет Ганс-Гестапо, тут у меня черти воду не рыхло откачивали…
Это держащий нижнюю, общего режима, хату, отзывается. Звать его Лихой, судим по малолетке и льстит ему, что Ганс-Гестапо с ним на равных, и хочется ему авторитет наработать, правильным жуликом, босяком, арестантом прослыть, который братву поддерживает и греет (присылает, что нужно).
— Слышь, Лихой, как там штанцы, грек выпрыгнул на них?
— Да еще до обеда, че он — не арестант, объяснили-разъяснили, дали сменку, валялись тут, раньше ими пол мыли, — и хохочут оба, довольные собою и друг другом. В этой жизни они как рыбы в воде. Хищные. Своя среда.
— Hу что нового, Ганс-Гестапо?
— К нам политика кинули, молодой да начитанный! В детстве со шпаной вязался — грамотный.
— Так запрягай его романы тискать (рассказывать книги).
— Hе, не тот номер. Хороший пацан, сам все понимает. Hе левый, хоть и пассажир. Главное — мнение свое имеет и правильное. А у тебя что нового?
— Черный ушел, венчаться (на суд). Семерик вмазали!
— Эх, как его повенчали, ну гады…
— Мы его одели, как фраера и сидор собрали.
— Правильно, о братве надо заботиться. Первое дело… Бабки есть?
— Hет!
— А то у нас на коридоре можно пластилином побаловаться.
— Да ну! Может два пять подгонит, они имеют.
— В натуре (точно)!
— Точно!
А в это время Лысый и Шкряб тянут снизу брюки, привязанные к «коню»
(самодельная веревка из нейлоновых носок).
— Осторожно чертила, руки из сраки!
— За базаром следи, сам дергаешь, рыло!..
Раздается общий вздох облегчения и кримпленовые брюки, еще с утра принадлежавшие бармену-греку, попавшему в тюрьму за «левую» водку, торжественно въезжают в хату. Ганс-Гестапо встряхивает их и приценивается: