Здравствуй, сестра! - страница 12

Зинаида Ивановна радостно встретила Воинова — оказывается, она и ее покойный муж покровительствовали ему в те времена, когда он еще учился в Академии, и теперь Петр Иванович специально привел его повидаться с ней. Несмотря на обуревавшие ее чувства, Элеонора все же заметила, что Воинов выглядит более задумчивым, чем обычно.

Выпив чаю, молодые мужчины откланялись. Элеонора и огорчалась быстрому уходу Алексея Владимировича, и радовалась. Сердце ее билось слишком быстро, чтобы она долго могла находиться с ним рядом…

Тут же возобновилась дискуссия о платье.

— Прекрасное платье, — высказался Петр Иванович. — Ты в нем необыкновенно хороша.

— Завтра все мужчины будут у твоих ног, — вторила ему Лиза. — Воинов за чаем просто пожирал тебя глазами!

Но Элеоноре не было никакого дела до Воинова, поскольку все ее мысли были заняты Ланским.

Когда она сможет снова увидеть его? Насколько близко он знаком с Архангельским? Обратил ли он на нее внимание? Понравилась ли она ему? Ей было бы приятно, скажи Лиза: «Тебя пожирал глазами Ланской», но она понимала, что такое просто невозможно, Ланской для этого слишком воспитанный человек.

Остаток вечера Элеонора то и дело косилась в зеркало. Она уже примирилась с новым платьем и радовалась, что Алексей Владимирович впервые увидел ее такой нарядной. Хотя оставались и некоторые опасения: не показалась ли она ему недостаточно воспитанной, ведь покрой платья был слишком смелым, что бы там ни говорили родные. От этих мыслей Элеонору кидало то в жар, то в холод, но неприятнее всего было думать, что Ланской вовсе не заметил ее, сосредоточив все свое внимание на красавице Лизе.

…В мыслях о Ланском прошло несколько дней. Элеонора пыталась изобрести хоть какую-нибудь возможность новой встречи с ним, но ничего не получалось. Для этого они были слишком мало знакомы.

Элеонора мыла инструменты. За своими обычными мечтами она не сразу заметила, что в моечной не одна. В дверях стоял Воинов и наблюдал за ней.

— Что вам угодно, Константин Георгиевич?

— Элеонора Сергеевна, я как никто другой понимаю тяжесть вашего положения, — начал он, но Элеонора его не дослушала.

— Мое положение вовсе не тяжелое.

— Разумеется, нет, — мягко сказал Воинов. — Но все же неправильно требовать от ребенка, чтобы он жил взрослой жизнью.

— Ребенок — это я? — с вызовом спросила она.

— Да, Элеонора Сергеевна, вы. Судьба распорядилась так, что вам приходится жить взрослой жизнью, жизнью самостоятельной женщины, и, должен сказать, вы прекрасно справляетесь с этой ролью.

— Тогда в чем же дело?

— В том, что ребенок, каким бы сильным он ни был, не может сразу стать взрослым. Я был в такой же ситуации, так что позвольте мне предостеречь вас.

Элеонора хотела остановить его, но тут же сообразила, что он затрагивает такие деликатные темы только потому, что желает ей добра.

— Я не сомневаюсь, что в том неестественном положении, в котором вы оказались, вы сумеете жить достойно и принимать правильные решения. Но реальный мир жесток, и вам придется защищаться от него. В результате вы придумаете собственный, нереальный мир, в котором многие вещи будут искажены. И понадобится много времени и душевных потрясений, прежде чем вы научитесь воспринимать все так, как есть. Может быть, я путано говорю…

— Да уж! — фыркнула Элеонора в лучших традициях Александры Ивановны. — Я не понимаю вас, Константин Георгиевич.

— Вы мне очень нравитесь, — грустно сказал он, — и я не хочу, чтобы вы страдали. А вы непременно будете страдать, как страдал и я, поскольку доверял только себе. Я считал всех людей своими врагами… Я и сейчас еще не полностью вылез из скорлупы…

— Не вылупились из яйца? — глупо переспросила Элеонора и засмеялась. Воинов засмеялся тоже.

Некоторое время они стояли, глядя друг другу в глаза, и смеялись, и это почему-то убедило обоих в том, что когда-нибудь они смогут стать друзьями.

В субботу собрались наконец на дачу.

У Петра Ивановича еще до войны появился автомобиль, настоящий американский «Форд Т». С началом войны большинство личных автомобилей в Петрограде было реквизировано для нужд армии, но знаменитому хирургу Архангельскому по линии Красного Креста машину пока оставили.