Зелёное, красное, зелёное... - страница 20

Конечно, а что же могло быть в пещере моего детства?

Неужели сам я верил в карту, компас и финский нож? Нет, конечно. Я верил в Сашу. Знал, что он дойдет до конца.

Когда мы выходили из пещеры, Жора снова закричал, уже не спрашивая меня, радостно и громко, как молодой петушок. Солнце било в глаза ярким полукружием из-под свода пещеры.

Потом мы лежали в тени от скалы на узкой кромке берега, и волны лизали ребячьи пятки. Я снял гимнастерку и сидел, глядя на белые бурунчики у скал. Ребята молчали. Головы их, стриженные «под нулевку», были в песке. Саша лениво чертил что-то пальцем по гравию, и вода просачивалась под пальцем, наполняла бороздки и блестела. Когда-то так лежали здесь мы.

Мои воспоминания прервал Жора:

— Дядя Боря, мы пошли домой.

Я пожал их смуглые ладошки и провел рукой по ежикам — рыжему и черному.

Они карабкались вверх, весело переговариваясь.

Море изменило окраску. Теперь по сиреневому тону прошлась светло-зеленая кисть — дважды: на горизонте и в стороне маяка, далеко справа, за мысом.

Когда ребята скрылись за выступом пещеры, помахав мне на прощание, я разделся совсем, отстегнул протез и положил его рядом. На черной лаковой поверхности протеза отражались облака. И казалось, что протез запотевает, как холодное стекло.

Вернувшись из пещеры, я долго плутал среди развалин. Анапу я не узнавал. Вся главная часть города оказалась разрушенной до основания. Огнем войны были сметены зеленые заросли Пушкинской улицы, Пушкинского сквера, вырублена аллея акаций, ведущая к парку «Курзал» (он занимал всю оконечность полуострова «Плоский Стол», что по-турецки и означает «анапа»), разметен, изгажен Высокий берег, до маяка застроенный когда-то красивыми старинными особняками в восточном стиле. А где они, специфично греческая Кубанская улица и район Греческого переулка с неповторимыми запахами кофе, с лавчонками, где продавали пряности, золотую копчушку и кишмиш, с бесконечными подвальчиками, где в полутьме чуть брезжили цветные фонарики и дышала прохлада, насквозь пропитанная кисловатыми запахами рислинга и каберне, подвальчики, где в былые годы сталкивали стаканы греческие матросы, и французы, и итальянцы, и турки, и болгары?..

В порту тогда стояли пароходы с разными флагами, с розами на трубах и желтыми полосками, а мы шныряли между тугими буртами пеньковых канатов, ящиками с финиками, бочками с розовым маслом, впитывая разноязыкий говор, запахи дальних стран, получая веселые подзатыльники и редкие монеты в обмен на золотые грозди шашлы и зеленовато-матового чауша… Вся пристань шумела, лязгала, скрипела лебедками, хохотала и размахивала загорелыми руками.

У меня до сих пор в ушах стоит ее солнечный, крепкий, просоленный гул!

Вдоль мола ходили ялики, и матросы ругались нещадно, когда наши стриженые головы неожиданно выныривали из зеленой волны рядом с их тяжелыми веслами.

Мы заплывали и к пароходам, стоящим на рейде, оттуда было далековато до пристани, где волны были как качели большого замаха, а вода холодная и темно-синяя. Наш ялик «Альбатрос» шел за нами и страховал, что оказалось однажды весьма не лишним: у Саши свело ногу возле самого «грека» — парохода под греческим флагом — и мы едва успели вытащить его, так как под киль всегда тянет, это знает любой, кто плавал возле парохода.

Саша вообще притягивал к себе опасность. Однажды морской кот пропорол ему живот и грудь так сильно, что на всю жизнь остался шов от пупа до левого соска. Он молча доплыл до лодки, истекая кровью, и потерял сознание на обратном пути, когда мы с одним знакомым — греком Герой, — испуганно налегая на весла, торопились к берегу. Гера был худой, пучеглазый и большеносый врун вроде Мюнхаузена. Имя у него полное было Геракл, но, кроме имени, ничего общего с его легендарным предком.

Гера этот втянул нас и в авантюру с «Эльпидифором». Так назывался военный корабль, затопленный неподалеку от Анапы во время гражданской войны. Гера имел достоверные сведения, что на нем белые пытались увезти богатство в Турцию, что там погребены не только шкатулка с бриллиантами, но и редкое оружие, например: кортик адмирала Корнилова с золоченой рукояткой, черкесские серебряные кинжалы, — и прочее богатство, среди которого находятся и бочки с турецкими монетами.