Зеленые годы - страница 5

— Куда же мы едем, папа? — спросил я.

Он ответил:

— На край света.

Дотуда мы, конечно, не добрались. Наконец ему надоело, и мы вернулись в наш город, где он в очередной раз поругался с дедушкой:

— Если б ты доверял своему сыну, — бушевал папа, — то выделил бы ему хоть клочок плодородной земли.

А дедушка в ответ:

— Да тебе же дома спокойно не сидится!

И целыми днями они не разговаривали.

Таким уж был папа. Все его любили. Он не вылезал из баров, где со всеми обнимался, разговаривал, смеялся, объяснял, как можно быстро разбогатеть — и, казалось, врагов у него не было. Но когда он решил баллотироваться в депутаты муниципального совета и продал все, что у него было, чтобы организовать предвыборную кампанию, за него подали лишь восемь голосов.

— Фальсификация выборов, — заключил он и грязно выругался.

Больше в политику он не совался.

Мама всюду следовала за ним. Иногда они ссорились, но все всегда кончалось примирением и объятиями — то со смехом, то со слезами.

На сей раз, когда свечерело, мама, Силвинья, Туникинью и я дожидались, чем кончится очередная папина авантюра. Уже темнело, а папы все не было. Водитель грузовика заявил:

— Ну, если так и дальше пойдет, то раньше будущего года до Бразилиа мы никак не доберемся.

Но вскоре появился папа. Он смеялся и насвистывал веселую песенку. Он свистел всегда, когда был доволен.

— Ну, что? — спросила мама.

— Привет от старика, — весело ответил папа. — Это он вам прислал.

Мама развернула сверток, расчувствовалась и снова завернула. Это был сыр.

Папа поглядел на нас — на свою семью — глубоко вздохнул, посмотрел на запертую дверь и велел нам с Силвиньей залезть в кузов, куда уже успели погрузить весь наш скарб: кровати, камин, шкафы, стулья и кастрюли. Вместе с мамой и Туникинью папа сел в кабину, и грузовик отправился в путь.

Когда мы выехали из города, уже стемнело. Силвинья задремала на тюфяке, а я разлегся кверху пузом на другом, уставившись в небо. Глядя на огоньки, вспыхивавшие за тучами, я все думал, как было бы хорошо, если бы Алиса поехала с нами.

Потом я заснул.

В Бразилиа мы приехали через два дня, но ни я, ни Силвинья, ни Туникинью не увидели стеклянных зданий. Мы проезжали мимо них на рассвете, когда еще спали, а когда папа нас растолкал, я увидел только бурые деревянные домишки.

— Вставай, соня, приехали, — сказал папа.

Я протер глаза и стал высматривать дворец Алворада, площадь Трех Ветвей Власти, кафедральный собор — все, о чем сообщалось в журнале.

Но ничего подобного не было.

Не было реки, называемой Фисон. Не было солнца, не было золота. Впрочем, солнце вскоре взошло, распугивая тьму и освещая уличную пыль, рассохшиеся деревянные домики, грустных и сонных людей.

Папа посмотрел на нас, рассмеялся и стал болтать без умолку.

— Это Тагуатинга, дорогие мои. Здесь мы будем жить. Бразилиа — вон там, и мы когда-нибудь туда переедем. А пока обоснуемся тут, в этом дерьме.

Мама попросила папу, чтобы он не выражался, а он, назло ей, снова выругался. Тогда мама засмеялась, покачала головой и произнесла вслух: дерьмо. Туникинью попытался повторить это слово, но с его уст сорвалось нечто невразумительное. Все мы засмеялись, а папа отворил дверь нашего дома.

Это был четырехкомнатный деревянный дом с удобствами во дворе. Первой, широко ступая, вошла мама, за нею проследовал папа. Когда мама оказалась к папе спиной, он рассеянно поднял глаза и ущипнул ее за попу.

— Антониу! — возмутилась мама. — Больше так не делай!

А папа, глядя на всех нас, изобразил удивление и сказал:

— А что такое? Я ничего не сделал, Мария. Тебе почудилось.

Мама решительно вышла из дома, окинула взглядом мебель на грузовике и приказала, подталкивая папу:

— Скажи, чтоб сейчас же разгружали мебель, хоть для приличия.

Все было пыльным, и мама до поздней ночи подметала пол, вытирала стены и расставляла мебель. Папа вышел, чтобы расплатиться за такси, а когда вернулся, все уже спали.

Вот, оказывается, что такое Бразилиа.

Мы ездили в Бразилиа раз или два в месяц, когда отец брал выходной на стройке и нанимал для поездки джип.