Земледельцы - страница 12

Прямы, резковаты «уроки Орловского». И целительны. Знает Орловский, что уже через час перескажут про все Настасье. И про другое, о чем Орловский говорить никогда не планировал. Он вел «уроки» всегда экспромтом, да и вряд ли сам воспринимал свои утренние монологи как «уроки». Просто говорил, что в душе копилось, вовлекая присутствующих в круговорот своих не всегда отредактированных, порой угловатых, но всегда искренних, от души мыслей.

По-разному судили об этих «уроках». То есть по-разному судили посторонние. «Чудит Орловский», «Развлекается Орловский»… А колхозники их любили, и о том, о чем шла речь, в тот же день широко разносилось по фермам, бригадам, звеньям. И зачастую получалось так, что это будто бы их, колхозников, мысли Орловский подслушал, переложил на свой неторопливый, с кашлинкой, язык и сделал достоянием всех.

— Так что же будем делать с Настасьей? Деньги соберем или в милицию сообщим? Вот ты, Егор Фомич, как ты думаешь?

А Егор Фомич до этого ничего и не думал. Сидел, мотал себе на ус. Однако ж теперь думать-то надо! Прилюдно думать!

— А и что Настасья? У Настасьи это так… Она теперь со стыда сгорит. Да и чо она гонит? Тьфу! Касторка! Ставлю вопрос широко. Почему до сих пор гонят из буряка? Почему во вред здоровью?

— Значит, ты так ставишь вопрос? — улыбается Орловский.

Помнится, приехали в колхоз специалисты по НОТу, то есть по научной организации труда. Много хорошего предложили. Среди прочего такое — проводить планерки по радио. Разложили перед Орловским подсчеты: вот столько-то и столько-то тратят бригадиры на дорогу к правлению, столько-то добираются назад в бригаду Щелк арифмометром — вот сумма затрат времени. Очень логично и весьма убедительно.

Покряхтел Орловский, посомневался, но куда же против цифр попрешь? В них, правда, души нет, но ведь затраты налицо. Сказал: «Попробуем». И в понедельник сидел в радиоузле, прокашливался перед микрофоном. Все слова растерял-позабыл. Начал тяжело, с натугой:

— Здравствуйте… Теперь будем говорить по радио… Ты меня слышишь, Петр Кузьмич? А ты, Петр Ерофеич? Сегодня, значит… — и замолчал, обиженный. А потом вдруг спохватился: — Та не могу я в стенку говорить! Давайте быстро в правление, а то время уходит.

«Уроки Орловского»… Не репетированные, не заданные. Темы «уроков»: от гвоздя, оброненного на дороге, до высот мировой политики. Зарядка на день? Просто словоохотливость? А может, стремление вырвать колхозника из круга монотонных крестьянских забот: пахота, уборка, кормление, доение… Стремление вернуть этим извечным монотонным заботам высокий смысл и целесообразность, представить их в едином ряду со всем другим, что происходит на Земле, но что по закону отдаленности представляется вроде бы не таким, более значительным. И тогда оброненный кем-то гвоздь вырастает в проблему сырьевых ресурсов («А знаете ли вы, что Япония железную руду с миру по нитке собирает?»). И тогда затерянные среди болот Мышковичи с их тощими супесями и подзолами вдруг сопрягаются по воле председателя с нешуточными проблемами, о которых «газеты пишут». И по-новому видится колхознику его труд, и вывозка, например, навоза на поля — это уже не просто монотонная дорога, по которой угрюмым шагом плетется сивка-бурка, волочит телегу, в которой лежат куски коровяка…

Романтик Орловский. Неисправимый романтик. Уж, казалось бы, повидал-перевидел…

Ноют перед непогодой раны. Галька морская шуршит в голове. Трет председатель шрам над бровью.

— Вот так, Петр Фомич, обстоит с самогоном. Вот так мы все вместе поставим вопрос. Против есть кто? Нету? На том порешим… А куда это, Петр Фомич, твой свояк нацелился? Если к зятю на стройку — отпустим с миром. Он, твой свояк, как тот кулик. Летит этот кулик болото получше искать, а навстречу цапля. «В моем, — говорит, — лягушки жи-и-ирные, иди в мое жить». Опробовал кулик и сплюнул: обыкновенная, как все, лягва…

Помахал очками, подумал.

— Однако, заболтались сегодня.

(А вчера, а позавчера?)

— Вернемся теперь к нашим баранам. Картошки осталось триста гектаров. Картошка — бульбочка к буль-бочке. Убрать надо сегодня — всю!