Земля, и всё остальное — по списку - страница 7

— Благодарю, — я до упора поднял спинку кровати и поправил сползшую к пояснице подушку, — так гораздо лучше. Откуда эти китайские церемонии, Артёмин? Спасибо, пожалуйста… Помнится, раньше ты был гораздо грубее. Нахальным и беззастенчивым. Что с тобой случились, а, Артёмин?

— Чёрт его разберёт, Тарханов, — серьёзно сказал Артёмин, — Поумнел, наверное.

— Поумнел, постарел, — насмешливо сказал я, — Какие наши годы? Артёмин!

— Какие есть, всё наше, — дёрнул щекой Артёмин, — одиннадцать с половиной лет прошло. Ты давно на Земле не был?

— Год и пять месяцев. А ты?

— Дай вспомнить, — Артёмин принялся загибать пальцы. — Давненько, получается. Больше девяти лет. Как там, вообще?

— Там? А что там? Там хорошо, Артёмин, — сказал я. — Хорошо там вообще, и прекрасно там в частности. Странные ты вопросы задаёшь, Артёмин. Слетал бы сам, посмотрел. Родных бы повидал, в море искупался, соловьёв бы до рассвета с девушками послушал. Соловьи у нас знатные, Артёмин. Поют, что твой Козловский, заслушаешься.

— Соловьи, соловьи, — невпопад повторил Артёмин, — соловьи, оно, да… Заливаются… Ты не подумай, Тарханов, что я пень бездушный, увидел твою фамилию в списках и припёрся сразу же проблемами нагружать… Друзьями, помнится, мы с тобой не были…

— Верно, Артёмин, не были. Скорее, знакомцами. Через Витю Полуярцева.

— Витёк, точно, — оживился Артёмин. — Кстати, что с ним?

— С ним всё нормально. Витя на Камчатке, заведует природоохранным заповедником. Хотя, между нами говоря, Артёмин, Планета и без этих резерваций стала похожа на заповедник. Самый большой заповедник в Солнечной Системе. Отчего я не представляю, зачем и для кого Витя продолжает заведовать. Наверное, ему нравится руководить. Кроме того, он примерный семьянин. У него жена и трое детей. А у тебя кто-нибудь есть, Артёмин? И что ты делал последние одиннадцать лет?

— Кто? — удивлённо переспросил Артёмин, — А, ты о женщинах?! У меня, Тарханов, никого нет.

— Я так и думал.

— Ты оказался прав, — Артёмин снова дёрнул щекой. — наверное, я был слишком занят, чтобы жениться. Чем я занимался? Разными вещами. Помаленьку тут, помаленьку там. Это ответ на твой второй вопрос, Тарханов.

— Общо и расплывчато, Артемин. Хотелось бы побольше конкретики. Порадуй выздоравливающего, Гриша. Мне жутко скучно и жутко одиноко… К тому же, мы с тобой уйму времени не виделись, и я тебе нужен. Учти, я могу и отказаться. Ну, так как?.. Решайся, Артёмин.

— Видать крепко тебя приложило, Тарханов, — щека Артёмина опять дёрнулась. — Ладно, чёрт с тобой, Лёша. Слушай, если интересно…

Он уволился и стал безработным. «Понимаешь, Тарханов, я увольнялся просто так. Взял, и написал заявление об уходе. По собственному желанию. Не для того, чтобы найти место получше, где платят больше, и не потому, что решил переехать в другой город. Или создать своё дело. Я уволился, потому что мне надоело, Тарханов. Надоело до рвоты, до желудочных колик. Вставать каждый день к восьми утра, обязательно злым и невыспавшимся, завтракать на скорую руку, тащиться на службу и просиживать там с восьми до семнадцати. Обедать в столовке, опять возвращаться в свой закуток, эту опостылевшую офисную выгородку, пятиться в экран монитора, забивая в никому не нужные формы никому не нужные цифры. Чувствовать, как поначалу незаметно, а затем всё явственней и явственней начинаешь тупеть. Медленно, но неотвратимо. Теряешь остроту мысли и живость ума. Потом замечаешь, что начал толстеть. Сидячий образ жизни развращает, Тарханов, делает человека ленивым и нелюбопытным. А я не хочу быть жирным, ленивым и нелюбопытным обывателем. Мне это не нравится. Сильно. Такая жизнь не по мне. Поэтому я и написал заявление. Глупо, конечно».

Он просидел дома полгода, тратил накопленные в банке сбережения, шабашил с бригадой, занимавшейся ремонтом квартир, подрабатывал сторожем на складе приятеля-предпринимателя, был у него же грузчиком и складовщиком, поднялся до экспедитора. Хотел было принять предложение стать менеджером-консультантом в магазине бытовой электроники, но тут случился День Замечательного Открытия.