Земля Кузнецкая - страница 18

Через день они уехали в Кузбасс. Так решил Рогов. Валя пробовала отговаривать.

— Нет-нет, — сказал он с веселым упрямством. — Что нам сейчас эти комнатки! Давай походим, подышим ветром… А?

Побывали в Старо-Кузнецке на крепости. На серую каменную стену взобрались в полуденный солнцеворот. Внизу, между берегом Томи и горой, раскинулись тысячи небольших деревянных домиков старого города.

За реку и направо убегала ровная лента шоссе и линия трамвайных столбов. В пяти километрах поднимались каменные громады Сталинска. Дымил гигантский завод. Вверх по Томи, за Старо-Кузнецком, видны еще два завода, длинные корпуса которых издалека похожи на корабли, пустившиеся в дальнее плавание. Древняя крепостная стена из серого песчаника вздымается над широчайшим простором двуречья.

В синем небе стояло весеннее солнце. Шумели травы. Тело было легким, казалось: раскинь руки в стороны — и полетишь.

Долго стояли рядом.

Потом Рогов взобрался на окраинный выступ стены и стал там, заложив руки в карманы. Упругий ветер заносил на сторону его темные волосы, летучие тени мелькали у него перед глазами.

— Вот это да! — говорит он, расправляя плечи, словно приноравливая свою силу к зеленым горным просторам. — Вот это да!.. — повторяет он медленнее и сейчас же хмурится: — А вот что мост через Томь до сих пор не перестроили, ни к черту не годится! И ты понимаешь, Валюша, я сегодня только узнал, что управление Кузнецким трестом все ещё находится в городе, а шахты вон где, — видишь конус терриконника? Это Байдаевка, до нее девять километров, а за нею Абашево, Зыряновка… Не понимаю, как же они руководят работами? По телефону?

Спрыгнув к Вале, он вдруг предложил:

— Знаешь что, поплывем вверх по Томи! Я сегодня же достану катер.

Четверо суток плыли вверх по Томи. Где-то недалеко от устья Мрас-су дневали на берегу. Утром Рогов купался в ледяной весенней воде. Вымахав на середину реки, кричал оттуда по-мальчишески звонко:

— Валюша, ну что ж ты? Плыви сюда скорее!

Она зябко поднимала плечи и, улыбаясь, смотрела, как Рогов рассекал синее серебро воды.

Днем ловили рыбу, загорали и о чем только не разговаривали. Безбожно фальшивя, он пел и часто просил:

— Ну помоги же мне, я все слова забыл.

Вечером сидели у костра, ели уху и хвалили, хотя Рогов пересолил варево. Потом молчали, глядя на догорающие головешки, на золотые огоньки где-то внутри углей.

В этот час Валя впервые спросила:

— Ты разве не устал на войне? Тебе не хочется тишины и хотя бы маленького покоя?

— Устал? — удивился Рогов. — Вот этим не грешен, честное слово, не хвастаюсь!

Она незаметно отстранилась и заговорила как будто о другом:

— Павел, подумай все же об аспирантуре. Очень советую. Ведь творческая, научная работа — это такая ширь неоглядная… Подумай, Павел. А потом мы же вместе будем. Я так хочу этого… Я не могу больше… без тебя!

Теплое короткое дыхание коснулось лица Рогова, он сжал ладонями щеки девушки, заглянул как только мог поглубже в ее глаза, в которых теплились золотые тени от догорающего костра.

— Родненькая моя! Мы же вместе, ты и так рядом со мной. Нам еще столько жить!

Вскочив, он бросил в костер беремя сухого хвороста и, подняв лицо, долго смотрел, как искры огненным смерчем взвивались к черному небу.

— Вот подожди, Валя, — сказал он после раздумья, — мы еще будем строить шахты здесь, где ночуем сегодня. И какие шахты! Тут, поблизости, удивительный Томь-Усинский бассейн. Закрой глаза и представь себе, как все здесь будет… Тайги нет, болота осушены, море огней, шум великой работы, сады, жилища человеческие. И… по секрету тебе скажу: наши детишки будут бегать в здешние школы!

Валя опустила темные вздрагивающие ресницы.

Легли спать в маленьком шалаше из сосновых ветвей. Укутывая девушку, Рогов спросил:

— Тебе тепло? Ты не боишься?

Через несколько минут, когда он затих в своем углу, она вполголоса окликнула:

— Павлик? Ты меня любишь?

— Валя! — Рогов приподнялся. — Родненькая моя, как я тебя люблю!

— Ну скажи еще раз об этом!..

Сквозь сосновые ветки, прямо над их головами светилась синяя теплая звезда, и где-то совсем близко призывно кричала ночная птица. А ночь была темная, неслышная, земля казалась бесконечно широкой и ласковой.