Земля любви, земля надежды. По праву любви. - страница 21
Дженаро взял горсточку земли с могилы Луизы.
— Твоя внучка тоскует по тебе, — сказал он. — Она была бы очень рада тебя увидеть. Я привезу ей немного землицы. Родная земля с могилы родного человека — это уже немало.
По горсточке земли он взял и для Тони с могилы матери, и для Нины с могилы отца. Джузеппе он рассказал про красавицу дочку, которая счастливо вышла замуж, и про верную Мадалену.
— Она всю жизнь жила только мыслями о тебе, растила дочку. Мадалена — верный человек во всём. Но теперь от её верности Нине одни неприятности.
Дженаро рассказал, как Нина пытается уговорить мать переехать к ней, а та упрямится.
— Займись этим делом, уладь, сделай так, чтобы все твои близкие были довольны.
Поручая дела живых дорогим ушедшим, Дженаро испытывал облегчение. Сам он не мог ничего поделать, а те, кто стали ангелами на небесах, вполне могли помочь и во всём разобраться. Правда, Джузеппе вряд ли стал ангелом, он всю жизнь был революционером и атеистом, но Бог наверняка его простил, потому, что хотел его брат только хорошего...
Делясь с покойниками своими житейскими заботами, Дженаро словно бы не отпускал их от себя далеко, они были тут, рядом, и другого дела, чем любить и заботиться о живых, у них не было. Дженаро тоже нужно было, чтобы о нём кто—то заботился.
С кладбища он ушёл успокоенный, растроганный, в уверенности, что близкие позаботятся о нём. Так и вышло. На дом очень быстро нашёлся покупатель. Лысый толстяк с чёрными живыми глазами дотошно оглядел комнаты и остался доволен. Он давно мечтал о таком добротном каменном доме с небольшим садиком. Семья у него была невелика, но в городе им стало тесно. Да и в тяжёлые времена, которые надвигались, всегда лучше быть подальше от городской суеты и иметь хоть небольшой, но свой кусочек земли...
В садике они сели торговаться за трёхлитровой бутылкой красного деревенского вина.
Дженаро не собирался искать больших выгод, ему нужно было уехать. Он чувствовал, что каждая минута промедления смерти подобна, и он рискует застрять в Европе навсегда. Понимал это и толстяк и поэтому предложил совсем уж несуразную цену. Дженаро его высмеял. Проторговавшись часа три и выпив не одну бутылку, а две, они, наконец, ударили по рукам.
На следующий день они отправились к нотариусу и оформили купчую. Дженаро попросил толстяка раз в год навещать три могилы на кладбище.
— Почему бы и нет? — отозвался толстяк. — У нас тут будут как будто родственники, а с роднёй всегда живётся легче.
Он рассчитался с Дженаро сполна и попросил через неделю окончательно освободить дом.
Мысленно Дженаро уже простился с домом, о нём не горевал, не сожалел. Он сидел на крылечке и радовался: «Теперь у меня есть деньги, на которые я повезу рояль. Я уверен, Тони ещё будет давать концерты».
Мысль о том, что он не может оставить здесь рояль, пришла в голову старика сразу, как только он понял, что никогда больше не вернётся в Италию. Рояль был для него не вещью, он был родным существом, которое невозможно бросить там, откуда сам вынужден бежать. И вот теперь они поедут в Бразилию вместе, оба они пока бездомны, но кто знает, может, у сына всё-таки появится дом? А рояль — это целое состояние. Но главное, чтобы Тони на нём играл! Потому что Тони ещё может давать концерты!
Дженаро вошёл в дом, любовно провёл по крышке рояля, открыл его и стал играть. Он играл не страстные и пошловатые мелодии, которые был вынужден исполнять в борделе, а играл Баха, и высокий строй этой музыки очищал и возвышал его душу. Дженаро играл так, как будто молился — за Тони, Марию, Мартинью, Камилию. Молился, чтобы слепые страсти покинули их, любовь сделала их зрячими и они любовно обошлись с жизнью, которая им досталась, и друг с другом. Доиграл и замер. На глазах у него были слёзы.
«Я везу не вещь, — повторил про себя Дженаро, — я везу спасение».
Ещё несколько дней прошли в хлопотах по распродаже домашней утвари. Дженаро прихватил для Мариузы старинную кофемолку, наверное, ей это будет приятно. А больше ничего не взял.
В день отъезда ему даже прощаться ни с кем не пришлось: дуче радовал народ очередной зажигательной речью, и все торжественно стояли на площади и благоговейно слушали её. Дженаро порадовался, что хоть от этого он избавлен, и потихоньку двинулся пешком до станции, откуда должен был сесть на поезд и отправиться в Неаполь. Рояль он отправил заранее, шёл налегке, поглядывая по сторонам и прощаясь навек с тем, что было ему привычно и дорого. Урожай собрали, солнце выжгло поля, и только виноградники зеленели, радуя взор тяжёлыми гроздьями. Сердце у Дженаро щемило, но стоило ему услышать, проходя очередную деревеньку, громогласный голос дуче, как вся его ностальгия улетучивалась. Дженаро сплёвывал и прибавлял шагу. Что ни говори, он стал уже чужаком, и ему было видно, как дурят этих глупых баранов, которых завтра пошлют на бойню, ничего не дав им взамен.