Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - страница 70

— Вымок… За здорово живешь пострадал, — сказала девочка, переходя окончательно с официального на товарищеский тон и не зная, с чего начать разговор.

— Ерунда. Я весной в Опалихе с бона в пальтишке ухнулся и в таком месте, что дна не достать. Еле выкарабкался. А брюки и ботинки высохнут, ничего им не сделается.

По совету девочки Колька сидел на среднем, поперечном брусе — упруге — и ужасно глупо себя чувствовал в роли пассажира. Подвигалась лодка медленно, и молчание тяготило.

Выручила девочка:

— Папка сказывал: ты сын Матвея Данилыча? Он заходил к нам… Мы тоже не здешние, исаевские. Папка — охотник и рыбак, потому и направили сюда по партийной линии. Однако председателем он пробыл недолго. Скоро Бобылиху к колхозу имени Ильича присоединили. Исаевку тоже, Шипичную… Все деревни вокруг в один колхоз свели. Трудно тут. Мужиков мало, больше старики да бабы. Кто помоложе, в Сахарово и в город подаются. Там и электричество имеется. Я видела электричество. Я в городе и в Сахарове бывала, — торопливо прибавила девочка, усердно работая шестом. — У нас в Исаевке тоже его нет. Деревня у нас, однако, богаче. Видел, какая школа в Бобылихе? Не школа, а баня по-черному. Когда Матвей Данилыч приезжали, они с моим папкой договорились школу отремонтировать и ферму строить. Лес весной свалили. А кому строить? Хорошо, Пимен Бобылев взялся на школе крышу заново дранью обшить… Уже приступил, видать…

Девочка отбросила со лба непокорную золотистую прядку и кивнула головой.

С воды просматривалась вся Бобылиха. Чуть в стороне от деревни большой участок тайги был словно выстрижен. Там возвышались коричневые штабеля бревен. Ближе к реке, по крыше одинокого домика ползал белобородый старик, к нему по лестнице карабкался мальчишка. Колька без труда узнал старшего и младшего Бобылевых.

— Мы в этом годе и хлеб сеять начали… Гречиху, овес, — продолжала девочка. — У кого в тайге дела идут хорошо, те живут. Остальным, однако, тоже что-то жевать надо…

Голос маленькой кормчей звучал деловито и взволнованно. Между тем Колька слушал ее с удивлением. Хлеб, электричество, радио, кино… Да разве он задумывался когда-нибудь над такими вещами? Все это само собой разумелось. Экая роскошь!

Они доехали до деревни, вытянули долбленку на берег и перевернули вверх дном.

— Степанко пропал, однако, — покачала головой девочка. — Глаз с него не спускай. Оставляла играть возле двора, и, эвон ты, какой номер выкинул! Нагорит мне.

Она отжала подол, сочащийся мелкими каплями, и подняла на Кольку серьезные голубые глаза:

— Спасибо, помог. Не трусливый ты.

Кольке на приятное захотелось ответить приятным:

— Ты хорошо лодку водишь.

— Мне надо. Я охотницкая дочь, — просто ответила она. — Пора, однако. Сушись. Тебя Колей зовут? А меня Надюшкой. Ну, я побежала…

Штаны, рубаха, носки висели на ольховых кустах. Колька лежал на песке и загорал, поджидая, когда ветер и солнце подсушат одежду. Он раздумывал над событиями сегодняшнего дня. Володькин поступок не давал покоя. Обида на маленького Бобылева не пропала. Колька твердо решил больше не иметь с ним дел. Но в маленькой, затерянной среди тайги Бобылихе одному — хоть ложись и помирай от тоски. Дедушка Филимон четвертый день на покосе. Он собирался взять с собой и Кольку. Воспротивилась бабушка Дуня: «Не таскай ты его. Наработаться успеет. Самое время порезвиться…»

С Володькой скучать не приходилось. А сейчас?.. Вот если бы подружиться с этой голубоглазой Надюшкой! Но что общего может быть у него с девочкой?

— Еще раз здорово, герой! Сушишься?

Возле кустов стоял Сашка Кочкин. Сашкины белесые глаза смотрели добродушно и приветливо. Ни кичливости, ни покровительственного тона, ни пренебрежения. Первое впечатление, как видно, было ошибочным.

Сашка уселся на камень, забарабанил пальцами по голенищам новых хромовых сапог.

— Отвел велосипед, гляжу, тебя и след простыл. Оказывается, лодку побежал спасать. Степанко по всей деревне разнес. Похваляется, как палец разбил, как долбленку уволокло… Люблю отчаянных! — Сашка усмехнулся. — А Бобыленок мне кричит: «Бери своего дружка! Цацкайтесь!» Я знал, что так обернется. От Бобылевых хорошего не жди. Сколько ни угождай — в душу наплюют.