Земля обетованная - страница 36

Она смирилась с его решением ехать в Тэрстон. Спорить, очевидно, было совершенно бесполезно.

— Я просто считаю, ты должен знать, что я прекращаю принимать противозачаточные средства.

— О, черт!

Мэри улыбнулась. Дружеской, открытой улыбкой. Она сказала все, что хотела сказать.

Дугласу в ее улыбке почудился сарказм.

— Почему ты всегда стараешься дать мне почувствовать, что я дрянь? — спросил он.

— А может, ты и правда дрянь, — хихикнула она.

— Ладно, пусть так.

— Опять ты за свои фокусы!

— Будешь ты довольна, если я постепенно стану импотентом, куплю вересковую трубку, буду ходить на длинные прогулки с рюкзаком за плечами и участвовать в конкурсах «Нью стейтсмена»?

— И опять фокусы. — Она снова рассмеялась.

— Она рассмеялась! — Он помолчал. Он знал, что именно ей смешно, но предпочитал делать вид, что нарочно рассмешил ее. — Прошу заметить — всех замечающих — она рассмеялась!

— Мне вовсе не до смеха, — вдруг сказала она. — Я хочу еще ребенка.

Она встала и потянулась всем телом; смутное воспоминание, оставшееся от сегодняшнего утра, шевельнулось у него в памяти, но ухватить его он не смог. Он наблюдал за ней с удовольствием.

— От меня? — спросил он, сам удивившись своему вопросу. И что это ему пришло в голову спрашивать?

— Да. — Она немного выждала, прежде чем повторить ровным голосом. — Да. Даже после всего, что было, я хотела бы, чтоб он был наш… если мы сохраним семью.

— А не от меня, тогда от кого-то другого?

— Да, Дуглас, если ты меня на это толкнешь.

— Имеешь кого-нибудь на примете? — У него пересохло в горле, и в желудке ощутилась пустота.

Она молчала довольно долго, тем подготовив его к ответу; ее молчание послужило предохранительной прививкой — против слишком бурной реакции.

— Да, Дуглас. — Она сказала это серьезным тоном, она теперь стояла, глядя сверху вниз, как он сидит, развалившись в кресле. Лицо ее было бледно и серьезно, немного жалостливое, как у мадонны на витраже в церкви, куда он ходил в детстве. Это сходство часто приходило ему на ум, особенно — о святотатство! — когда она лежала обнаженная, разбросавшись на постели в тусклом свете, рассветном или сумеречном, после любви: белая-белая кожа, рассыпавшиеся рыжие волосы и это выражение молитвенной жалости.

— Понятно, — сказал он отрывисто; надо было поскорее кончать с этим. — Мне знаком счастливый донор?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Включая таким образом всех наших знакомых в список подозреваемых лиц? Остроумный ход, инспектор!

— На любой другой вопрос я отвечу.

— Ну так как? — Он не станет спрашивать ее, была ли она «неверна», «предала» ли его. К чести его надо сказать, произнести эти фразы ему не позволило бы сознание их лицемерности. Но он жаждал знать.

— Нет, этого не было. Он хотел, даже очень. Я тоже, может, не меньше. Было так приятно сознавать, что для разнообразия тебя любят и хотят, что для разнообразия между вами нет недоверия и горечи.

— За чем же тогда дело стало? — Дуглас надеялся, что в голосе его было только любопытство; он изо всех сил сдерживал готовую прорваться панику.

— Неужели ты не понимаешь?

— Я хочу услышать от тебя.

— Уверение? Снова? После всего?

Ее презрение больно обожгло его. Это было несправедливо.

— Я никогда не изменила бы тебе, пока наш брак остается в силе. Просто не могла бы.

— За это спасибо, — сказал он. Его самого поразило чувство облегчения, испытанное им. — Я это серьезно. Спасибо тебе.

— Хотя почему мне не подходит мерка, которая подходит тебе, — не знаю.

— Зачем ты это говоришь?

— Ты хочешь сказать, что у меня нет достаточных доказательств?

— Может быть…

— У тебя же был роман. Ты сам признался в этом. — Она покраснела при воспоминании. — Я ведь любила тебя. А когда кого-то любишь, его измену чувствуешь сразу. Без малейшего сомнения. Я должна была выбрать одно из двух: или мириться с тем, что ты ведешь «беспутную» жизнь, — что достаточно унизительно и банально, или же вообразить, что я сошла с ума и теперь совсем не та, какой представлялась себе раньше. Я могла найти этому одно-единственное объяснение, которое больно ранило меня, зато я оставалась в своем уме; были и другие — предлагаемые