Земля обетованная - страница 55
— Что ты делаешь, Ружа?
— Скучаю и притворяюсь перед гостями, будто они меня забавляют. А ты?
— Я ни перед кем не притворяюсь и тоже скучаю.
— Ужасная жизнь! — со вздохом сказала Ружа. — И до каких пор будет так продолжаться?
— Сама прекрасно знаешь, до каких пор, — наверно, до смерти.
— Ах, что бы я дала, если б только могла влюбиться! Что бы я дала!
— Дала бы себя и миллионы в придачу.
— Ты хотела сказать: миллионы и себя в придачу, — с горькой усмешкой поправила ее Ружа.
— Ружа! — укоризненно проговорила Меля.
— Ну, тихо, тихо! — И Ружа сердечно ее поцеловала.
Они вошли в небольшую комнату, всю черную: мебель, обои, портьеры — все было в черном плюше или окрашено матовой черной краской.
Комната производила впечатление часовни, приготовленной для похоронного обряда.
Две фигуры нагих, откинувшихся назад гигантов из темной бронзы держали над головами в геркулесовых ручищах большие ветви причудливо изогнутых подсвечников с хрустальными белыми цветами, из которых струился в комнату мягкий электрический свет.
На черных кушетках и низких креслах молча сидели несколько человек в самых непринужденных позах, один даже лежал на ковре, покрывавшем весь пол; ковер тоже был черный, только в середине был вышит огромный букет красных орхидей — как будто диковинные, уродливые, извивающиеся черви ползали по комнате.
— Вилли, ты мог бы перекувырнуться, приветствуя Мелю, — заметила Ружа.
Вильгельм Мюллер, огромный светловолосый детина в облегающем костюме велосипедиста, встал с кресла, бросился на ковер, трижды перекувырнулся с ловкостью профессионального гимнаста и, став на ноги, по-цирковому раскланялся.
— Браво, Мюллер! — крикнул лежавший на ковре у окна мужчина и закурил папиросу.
— Меля, иди поцелуй меня! — позвала дебелая девица, полулежавшая в кресле-качалке, и лениво подставила Меле щеку.
Меля ее поцеловала и села на кушетку рядом с Высоцким, который, склонясь над маленькой, худенькой, румяной блондинкой, положившей ноги на табуретку, что-то ей шептал, ежеминутно отряхивая лацканы, засовывая в рукава довольно грязные манжеты и энергично подкручивая светлые усики.
— С точки зрения собственно феминистической, — доказывал он, — между женщиной и мужчиной не должно быть никаких различий в правах.
— Пусть так, но какой же ты, Мечек, нудный! — пожаловалась блондинка.
— Ты не поздоровался со мной, Мечек! — прошептала Меля.
— Прошу прощения, пани Меля, тут вот я никак не могу убедить панну Фелю.
— С Высоцкого двойной штраф: Мелю он назвал «пани», а Фелю «панной». Плати, Мечек! — закричала Ружа, подбежав к нему.
— Заплачу, Ружа, сейчас заплачу. — И Высоцкий принялся расстегивать пиджак и шарить по карманам.
— Ну, Мечек, не расстегивайся до конца, это совсем не интересно, — прощебетала Феля.
— Я за тебя заплачу, если у тебя нет денег.
— Спасибо, Меля, деньги у меня есть — меня этой ночью вызывали к больному.
— Ружа, ну долго мне еще скучать? — простонала Тони в кресле-качалке.
— Вилли, развлекай Тони, слышишь ты, бездельник!
— Не хочу, мне надо потянуться, а то поясница болит.
— Почему это у тебя болит поясница?
— У него, Тони, поясница болит по той же причине, что у тебя, — рассмеялась Феля.
— Надо ему сделать массаж.
— Я бы хотела иметь твою фотографию, Вилли, ты сегодня замечательно выглядишь, — прошептала Ружа, и в ее больших серых глазах вспыхнули зеленоватые искры; она закусила губу, узкий рот будто красной чертой рассекал ее продолговатое, до прозрачности бледное лицо, которое окружал ярко-медный ореол волос, разделенных посередине пробором и зачесанных на виски и на уши, так что лишь розовые мочки сверкали огромными сапфирами в бриллиантовом обрамлении.
— Сфотографируйте меня в такой позе! — воскликнул Вилли, ложась на ковер навзничь, и, подложив под голову руки, громко и весело смеясь, растянулся во весь рост.
— Девочки, сядьте возле меня! Идите сюда, синички!
— Он сегодня такой красивый, — проговорила Тони, склоняясь над его светлым, молодым, типично немецким лицом.
— Он слишком молод! — воскликнула Феля.
— А ты предпочитаешь Высоцкого?
— Ну, у Высоцкого такие тонкие ноги!
— Тихо, Феля, не говори глупостей.