Зенит - страница 10
Даже при том, что имелось обмундирование с расчетом на девушек, Ване не сразу подобрали шинель, сапоги, гимнастерку.
Вдобавок к своему достойному жалости виду мальчонка был еще и словно бы испуганный. Остальные призывались из Вологодской области, даже из одного района, потому по-землячески дружили, держались друг друга. А Ваня почему-то единственный был привезен на фронт из далекого тыла, из-под Омска, из таежной деревни. Кто его там затюкал, допытаться не могли ни я, ни командир его, ни девчата. Сначала он боялся людей. И, что удивительно, не столько даже офицеров, не разбираясь в субординации, сколько девчат. Женщины в гимнастерках с погонами, в сапогах, однако в юбках казались ему бог знает кем. Он пугался их бойкости. А девчата на этой батарее все были старослужащие — два года ели кашу из котелков. Некоторые, воображая себя настоящими солдатами, не стеснялись и крепкого словца и сами, случалось, под настроение умели «закрутить». Странно, что деревенского парня это так смущало.
Ваню поначалу сделали считывателем трубки. Но при первой же боевой стрельбе он потерял и без того слабый голос. Данилов хотел от него избавиться — спихнуть куда-нибудь в медчасть. Но командир орудия Хаим Шиманский, сам низкорослый, убедил, что Росляков не слабее других, во всяком случае, пудовый снаряд подхватывает легко, и его поставили установщиком трубки. И скоро на учебных тренировках Ваня показал и быстроту, и точность установки. Однако, только работая, он жил в коллективе, а так все еще сторонился или, может, боялся людей, потому долго путал звания — кто кому подчинен.
Когда я начал с ним разговор о вступлении в комсомол, он испугался.
«Ты из староверов, что ли?»
«Нет, дядечка, я не старовер», — это он мне. И смешно, и трогательно.
Я поручил комсоргу батареи Лиде Асташко взять его под свою опеку, готовить парня в комсомол.
Лида подключила к шефству над новобранцем всю свою команду — девчат с ПУАЗО, с дальномера. И, видимо, проснулось в них женское, материнское, они назвали парня Росликом, пестовали как сына. У Вани скоро исчезла затюканность. Перестал бояться крепких слов, начал понимать шутки, выучил уставы. Можно принимать в комсомол. И вот тебе раз! Потерял пальцы… Что за судьба ждет его теперь? А тут еще угроза.
Командир огневого взвода — Аким Унярха. Сибиряк, русский, фамилия странная, неизвестного происхождения. Унярха у нас недавно, из школы, парню всего двадцать лет. Загадочна не только фамилия, но и сам Аким. Молчаливый, как и Ваня Рослик. Но необщительность его совершенно другого свойства. Она не от стеснительности, скромности, а, наоборот, от самоуверенности, ощущения своего превосходства над другими. Ничем иным, а только суровой замкнутостью Унярха, безусый лейтенант, неплохо знавший теорию артиллерии, но не нюхавший пороху, очень быстро подчинил себе не только взвод, но и всю батарею. Его боялись. Попробуй не так обратись к нему, не так козырни, появись с расстегнутым воротничком!..
Саша Данилов, непосредственный командир его, веселый и шумный цыган, жаловался мне:
«Знаешь, я даже боюсь его. По-моему, он больной человек. Он не повышает голос на людей. Но понаблюдай за ним, как из-за ерунды он заводит себя. Не так козырнула девчонка… подумаешь, страх! А у него синеет лицо, дрожат губы, меняется голос… Мягчает голос, кажется, добреет. Но он будет гонять несчастную до изнеможения. Он пьянеет от своих «Кругом!», «Шагом арш!», «Отставить!». От собственных команд у него учащается дыхание, пульс, конечно, тоже. Он входит в какой-то странный экстаз. Прервешь — будет сидеть обессиленный, остолбеневший, с оскорбленным видом».
Мне не довелось наблюдать Унярху в таком состоянии, со мной он вежлив, на «вы», не очень разговорчив, когда расспрашиваешь о жизни, о близких, однако любит порассуждать о делах военных — высокой стратегии, политике: что думает Сталин, какие планы у Жукова, у Рокоссовского, где немцев подстерегает очередной котел? Но кто не любил поговорить об этом в те дни!
Не успел я расспросить у девчат подробности несчастья с Росликом, как появился Унярха: на позиции батареи, пока люди не заберутся в котлован, — все как на ладони.