Жабья котловина - страница 2
Тут в прихожей появился Виктор. Парень, видимо, только проснулся и теперь спешил во двор до нужника.
— Доброе утро, племянничек! — обрадованно заулыбался доктор. — Очень хорошо, что ты уже встал! Тут срочный вызов к больному, а у меня сегодня минуты свободной нет. Вот ты и съезди в Жабью котловину!
— Я?! — удивился Виктор. — Но я же…
— Пойдём, я соберу для тебя инструменты!
Цангольдер подхватил племянника под руку и потащил в сторону кабинета. Через двадцать минут доктор уже усаживал юношу в повозку и давал ценные указания:
— Самое первое — сделай кровопускание! Если не поможет, попробуй грелки и клистир. Да узнай заодно, что там у них за прижигания такие! Может, полезная штука.
Посыльный занял место на козлах и взялся за поводья. Лошадь тронулась. Цангольдер с довольной улыбкой смотрел вслед удаляющейся повозке. Конечно, всё это против правил. Ещё и года не прошло, как сестра прислала к нему Виктора обучаться врачеванию, а по закону ученик мог самостоятельно отправляться к больному лишь после пяти лет занятий. Но Виктор — парень сообразительный. При виде кровопускания даже в обморок не падал. Да и болезни в этой Жабьей котловине такие, что сам чёрт не разберет, чем их лечить. Так что хуже не будет.
Успокоив себя такими рассуждениями, доктор Цангольдер направился в спальню, прикидывая, удастся ли ему снова уснуть.
Повозка подпрыгивала на ухабах, и Виктор бережно прижимал к груди выданный доктором саквояж. «Инструменты, наверное, кучу денег стоят, — беспокоился юноша. — Не дай Бог сломать что-нибудь!»
Виктора распирало от гордости: ему и семнадцати лет не исполнилось, а уже направили одного к больному! Эх, видела бы его сейчас матушка! Юноша достал из кармана лакричный леденец и принялся его рассасывать.
С вершины холма Жабья котловина открывалась как на ладони. Впереди стоял невысокий скалистый кряж, в центре которого выделялась Рыжая гора. Справа и слева полудугой к скалам примыкал длинный холм, отсекая Жабью котловину от остального мира. Казалось, будто его насыпали специально в каких-то оборонительных целях.
Почти всю впадину между холмом и скалами занимал лес. Гнилой — так его называли. И действительно, ядовито-зелёный цвет листвы, густой, почти до черноты, заставлял подумать о гниении. Кое-где из-под плотных крон поднимались клубы тумана. На подступах к холму лес редел. Возвышенность сдерживала его, как стенки чаши — ядовитое зелье.
Ближе к южному краю Жабью котловину пересекал ручей цвета ржавчины. Он начинался от скалистого хребта и терялся в лесу. Справа от ручья стояла деревня, и дома будто бы старались держаться подальше от воды.
— Вот здесь мы и живём! — объявил возница.
Виктор ещё раз окинул взглядом Жабью котловину, и мурашки пробежали по его спине. Неприятное местечко.
— А правду говорят, что у вас тут нечисть водится? — спросил юноша.
— Конечно, — ответил возница. — Где ж ей ещё водиться, как не здесь?
— И на людей она нападает?
— Нет. Обычно — нет. Коли ты по ночам в лес не суёшься, так и она тебя не трогает. Бывает, правда, детей ворует, когда туман в полнолуние. Вот только прошлым месяцем у Марты Мюке мальчишку уволокли.
Юноша сглотнул ком, подкативший к горлу, и отправил в рот последний лакричный леденец.
До места добрались под вечер. Возница здоровался со встречными односельчанами и пояснял, указывая на Виктора:
— Вот, доктора для Маргариты привез! Из самого города!
Те уважительно кивали.
Дом плотника, крепкий и надёжный, в два этажа, стоял ближе к краю деревни. На пороге ждал бородатый мужчина с ошалевшим взглядом.
— Вот и вы! Наконец-то! — бросился он к повозке. — Быстрее! Пойдёмте к Маргарите! Мне кажется, она при смерти!
— Это наш плотник, Йохан Каппе, — сообщил возница.
— Очень приятно, — важно кивнул Виктор.
В доме плотника ужином и не пахло. Оно и понятно: хозяйка-то больна — кому ж готовить? Виктор сглотнул голодную слюну. Жаль. Он-то надеялся подкрепиться. В просторной комнате на столе юноша заметил миску, полную лакричных леденцов. Он ухватил несколько, не спрашивая разрешения.
Йохан повёл всех на второй этаж. Там, в полутьме небольшой комнаты, Виктор разглядел широкую кровать, на которой лежала женщина. Воняло тут нестерпимо — какой-то гарью и едкой мерзостью. Юноша поморщился: