Жадина [СИ] - страница 23

— Я поеду с тобой, — говорю я. — Если мне дадут визу. А это будет долго. И нужно уговорить папу с мамой.

— Ты с ума сошел? — спрашивает Юстиниан. — Прошу прощения, наверное это было обидно. Я имею в виду, Нисе явно стоит поспешить с этим делом. У нее из глаз лезут черви, которые заставляют мир становиться как мое творчество, когда я в депрессии. Думаю, решение этой проблемы не терпит отлагательств.

— И что ты предлагаешь? — спрашивает Офелла. Я рад, потому что она будет ругаться с Юстинианом за меня. Я не рад, потому что мир перевернулся. Я рад, что мы живы. И не рад, что существо, ползающее под землей, оказалось еще больше, чем я думал.

Я снова выглядываю в окно. Под сияющими, изменчивыми звездами спокойный асфальт.

Прежде, чем Офелла и Юстиниан начинают ругаться по-настоящему громко, я говорю:

— Ребята, по-моему оно больше не внизу.

— Здорово! — говорит Ниса, и это выходит очень смешно, но засмеяться никто не успевает, потому что пол под нашими ногами вздымается. Я успеваю подхватить Офеллу прежде, чем она падает, но Офелла пинает меня локтями, как будто это я враг. Так бывает, когда люди шалеют от страха. Они еще стреляют в своих, если на войне. Это мне папа рассказывал.

Еще папа рассказывал, что страх, это когда надо бить или бежать. В этом случае непременно нужно бежать, и мы бежим.

Я еще думаю, а может оно и вовсе ничего не может сделать. Такое беззащитное существо, которое не может вырваться на поверхность. Запертый в пластиковом пакете червячок. А потом я вижу, как дрожит от его присутствия сам мир, как тонут корабли в нарисованном море, а трещина начинает осыпаться штукатуркой. Я не знаю, что оно может, но мне и не хочется понимать, меня охватывает чувство, которое, наверняка, было у диких людей, которые встречали хищников. Большие, зубастые штуки пугали их на уровне, который учительница называет гуморальным.

В мозгу происходит химическая реакция, и — бам! Ты уже бежишь, и ничего больше не происходит, даже сердце твое бьется будто отдельно от тебя, далекое и непонятное. И движения у тебя не свои, а как бы позаимствованные.

Вот как это бежать, когда ты вне себя от страха. Оно проникает подо все поверхности, и мы не успеваем броситься вниз по лестнице прежде, чем оно окажется рядом. Нам остается бежать наверх, и мы это делаем, потому что так все равно лучше, чем остановиться. Нога Нисы соскальзывает со ступеньки, она падает назад тем ужасным образом, который обычно приводит к очень плохим травмам, как мама говорит. Сейчас такое падение, наверное, привело бы к смерти или еще к чему-то совсем чудовищному. Мы с Юстинианом одновременно хватаем ее за руки, тянем с такой силой, что она едва не падает в другую сторону.

В кино погони всегда выглядят так правильно. В жизни все получается нелепо, суматошно, и каждое действие на самом деле выходит не таким, на какое рассчитываешь. Вот такая правда жизни.

Но все равно лучше быть быстрым и нелепым, чем медленным и мертвым.

Мир дрожит, его, а не меня, бросает то в жар, то в холод. Стираются контуры предметов, а потом вдруг становятся контрастными, словно нарисованными, и от этого бежать тяжелее, я совершенно не понимаю, где окажусь в следующий момент.

Но меня так и не посещает идея сдаться и посмотреть, что это существо сделает с нами. Я верю в то, что все люди хорошие, хотя бы глубоко внутри, существа же, не умеющие преодолеть порог материи, кажутся мне пугающими и не вызывают желания с ними общаться.

Наверное, это правильно.

На лестнице тесно, и нам постоянно приходится хвататься друг за друга, чтобы не дать упасть себе или кому-то другому. А оно, ну как бы не спешит, и при этом не отступает. Дивно самоуверенная штука.

Я вот что думаю — если выход на крышу закрыт, мы пропали. А если он открыт, то мы, скорее всего, тоже пропали, но парой минут позже.

Только вот за эти минуты, которые будут проведены не так уж весело и радостно, я сейчас все отдам. В здании девять этажей, не все из них принадлежат мотелю. Лестница вверх открывает нам обычную многоэтажку с железными дверями квартир, в которые нельзя постучаться и попросить о помощи.