Жаклин Врана - страница 2
Ее фаворитом оставался крепкий эспрессо. Однако в этот раз она порадовала себя огромной чашкой капучино. Картонные стаканы она закупала в ближайшем супермаркете, а кофе хранила в плетеных мешках, причем зерновой, и мелила сама в специальном отсеке кофеварки. Пожалуй, именно кофеварка оставалась самой дорогой покупкой за всю ее жизнь. И дело не в том, что это самая функциональная машина, какую ей удалось найти, но в том, что она вела действительно скромный образ жизни. Не болела вещизмом и не заботилась о внешности. Вот уже почти десять лет она носила то же прямое темно-синее пальто по колено с ярко-желтым воротником и кожаные туфли, редко подстригала светлые по грудь волосы и вообще не красилась. Львиную долю сэкономленных денег она бросала на банковский счет, который никогда не проверяла. Все, что ей требовалось, – это замороженный фаст-фуд, килограммы кофе и снус, который она хранила в ящике рядами. Телевизор она не смотрела, телефоном почти не пользовалась, а свет включала редко, поэтому счет за квартиру получала смехотворный. У нее не было родственников, которым приходилось дарить подарки. Единственный, за кем она ухаживала, добывал падаль сам. Время от времени она покупала ворону свежую мертвечину в мясной лавке и приносила кроликов по праздникам, но не больше. Птица соответствовала ее нетребовательности. Да и в остальном они были сильно похожи.
Она вернулась на стул с огромным стаканом, коробком снуса и конвертом под мышкой. Распечатала грубую бумагу и убедилась в том, что содержимое не отличалось оригинальностью и в этот раз. Довольно крупная сумма денег, которую она не планировала тратить. Для нее Жаклин открыла отдельный счет, часть которого отправляла на благотворительность, в суть которой не особо вникала.
Ей нечего было скрывать, поскольку ее личной жизни попросту не существовало. Если бы Жаклин была знакома с художественной литературой хотя бы косвенно, то могла заподозрить какого-нибудь спасенного ею каторжника, внезапно разбогатевшего в последние годы. Но за всю жизнь она не прочла ни единой книги, которая бы не касалась вычислительных технологий и криминалистики. К тому же среди людей, которых она спасала, каторжники не встречались.
Жаклин вынула резинку из кармана и перетянула ею стопку незаслуженно полученных денег. Она не знала точной суммы и считать не собиралась. Чужое – это чужое, а чужакам в ее жизни места нет.
На столе в ее отделе стоял большой календарь с пометками праздников Швеции. Праздновала она редко, но ее питомец на торжестве настаивал. Девушка уже слышала его стук в окно балконной двери и вернулась в коридор, чтобы бросить на стол мертвого кролика.
Она присвистнула, и ворон влетел на кухню из ее комнаты.
– День Мартина, – сказал он голосом электронного динамика.
– Знаю, – кивнула на мертвечину Жаклин.
– Гусь жареный, – впился в шею кролика тот.
Он был втрое больше убитого животного и все же не мог переварить его полностью, поэтому остановился на половине.
– Завтра есть не будешь, – лениво бросила Жаклин.
Ворон тряхнул головой и лениво доел остатки.
– Гусь жареный, – повторил он, раскрывая кровавую пасть. – Филиппики.
Жаклин подняла пакет с пола в коридоре и вынула небольшой искусственный венок.
– Вот и у нас Филиппики, доволен?
Птица кивнула и угнездилась на столе, сложив крылья.
– Что еще скажешь? – посмотрела на него прямым взглядом она.
Ванко отвернулся, но долго выдержать на себе ее взгляд не смог. Собрал обглоданный скелет, слетел со стола и поплелся в комнату на лапах.
Она уже не помнила праздника без этой птицы. Без людей – сколько угодно. У нее не было близкой связи ни с кем. Даже с матерью. Мужчины редко обращали на нее внимание, потому что видели в ней скорее женственного мужчину, чем мужиковатую женщину. Некоторые полагали, что и одежду она покупает в мужском отделе. На самом деле нередко так и было. Жаклин не обращала внимания на то, что говорили вывески, знаки и прочие обозначения. Брала то, что нравилось, и то, в чем было удобно, как только рвалось предыдущее, и пробивала на кассе, не снимая. У нее был слишком низкий для женского голос. Некоторые продавщицы принимали ее за мужчину, соблюдающего моду на худобу, а порой даже заглядывались на нее. Жаклин в чувствах окружающих не разбиралась. Она вообще не умела читать мимику других. Выражалась чересчур открыто, предпочитала не сплетничать за спиной и невольно оскорбляла окружающих, чем выводила из себя почти всех. Например, когда одна из сотрудниц пожаловалась на узость дверного проема, выразила общую мысль беззастенчиво спокойно: