Жар-птица - страница 2
– …ублюдок…
– …давайте отрежем ему уши…
– …пропусти меня, Гейнц…
– …нет, я сам переломаю ноги этому быдлу…
О ком это они?… Они – это кто?… Непонятно…
Единственное, в чем Иван был уверен, это что его голова раскололась на несколько частей. Если бы каким-то чудом он смог поднять руку, он даже показал бы, на какие именно. Перед глазами в алом тумане кружили золотые искры. Тягучие плавающие звуки доносились точно из соседнего измерения.
Кто-то хочет кого-то зарезать… Зачем… Не надо…
– Зачем? Не надо.
Знакомый голос…
– Если вы заплатите за убитую лошадь и тихо уберетесь отсюда по домам, я дам вам уйти.
Волк?
– А вообще-то, вы еще должны отвезти моего друга до ближайшего постоялого двора. На себе. Потому что вы есть безмозглые мерины, а матери ваши – вислобрюхие клячи.
Волк!
Ухмыляясь, как идиот, Иванушка спокойно провалился в беспамятство.
Очнулся он только когда его вытаскивали из-под коня – и сразу схватился за голову. К его бесконечному удивлению она все еще располагалась на плечах, одним куском, хотя и с большущей гулей на затылке.
– Ну вот, опять живой, – ласково поставил его на ноги Волк и прислонил к стене.
– Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным, – нежно ощупывая шишку, сделал попытку улыбнуться Иван.
– Теперь королевич Елисей был бы доволен? – полюбопытствовал Серый, навьючивая переметные сумы с мертвого коня на свою лошадь.
– Я не просил тебя спасать меня, – насупился царевич.
– А если бы был в состоянии?
Вовремя спохватившись, что слова «ирония» в лексиконе Сергия нет и никогда не было,[4] и что, если бы не Волк, незнакомцем, которого хотели зарезать благородные бандиты, наверняка стал бы он, Ивану стало стыдно. Настолько, что извиниться он постеснялся, и торопливо перевел разговор в другое русло.
Осторожно повернув голову из стороны в сторону, он спросил:
– А где… эти…
– Какие эти? Ах, эти… Убежали. Латать свои шкуры и кафтаны, я полагаю. Я же обещал их отпустить, если они заплатят за коня.
– Ты хочешь сказать, что они?!..
Волк небрежно кивнул на свой пояс, потяжелевший на пять кошельков.
– А куда они денутся?
Иванушке оставалось только покачать головой, о чем тут же и пожалел – свежеприобретенная шишка таких гимнастических номеров не прощала.
Смеркалось. На главной улице зажигали фонари. В переулке по-прежнему было тихо и пустынно.
– Ну как, Вань? Голова моргает? Ноги шевелятся? – Сергий закончил приторачивать к седлу последний трофейный меч. – На шишку шапка налезет?
– Ерунда. Синяк. К утру пройдет, – приняв мужественно-снисходительный вид, хмыкнул царевич и добавил про себя: «Дней через десять».
– Вот и славненько. А то ведь нам еще постоялый двор искать придется. Ты тут, нечаянно, раньше не был?
– Я вас п-провожу, – и из темноты, нетвердо ступая, вышел человек. С первого взгляда царевич узнал в нем беднягу, за которого заступился.
– Пошли, – пожал плечами Серый, и они двинулись к свету на центральную улицу.
– Поз-звольте поблагодарить вас… ик… с-сам-м-моутверж… сам-моотревж-ж-ж… с-сам-моотвержд… великодушных господ, я хочу сказать… за мое сп-пасение из лап… ик… этих п-пере… перезрелых… пере…зренных н-н-негодяев и п-представиться. Хотя, м-может, вы уже с-слышали м-мое имя, – незнакомец попытался горделиво вскинуть голову, но, ойкнув, сморщился, снова икнул и схватился за голову. Царевич невольно почувствовал к нему симпатию.
– Я – Гарри. М-меннизингер, – продолжил он с неменьшим апломбом, но с более ограниченной жестикуляцией. – Ваш покорный с-слуга, – и человек, дохнув на них алкоголем, поклонился.[5] Волк наклонился к царевичу и шепотом переспросил, не сводя с аборигена подозрительного взора:
– Кто-кто он?
Иванушка также шепотом пояснил:
– Это от вондерландского «мини», что значит «маленький», и «сингер», что значит «певец».
Сергий еще раз покосился на нового знакомого, более внимательно.
– Маленький? А ты ничего не путаешь?
Минисингер был высок, толст и немыт. Желтые грязные спутанные кудри до плеч постоянно лезли ему в глаза, и он смахивал их назад рукой жестом лорда, отгоняющего козявку. Черная с желтыми разводами[6] куртка без единой пуговицы расходилась на животе, открывая для обозрения замызганную серую сорочку.