Жажда - страница 14

Он посмотрел на меня, и в его взгляде вспыхнули злые огоньки. Я поняла тогда, что близится развязка, что-то ждет своего разрешения. Возможно, тому виной была всего лишь золотая леность этих летних дней, их сонная одурь и смутная радость надежды, охватившей меня…

И действительно, дальнейшее развитие событий было бурным, хотя внешне приезд к нам Хассейна вроде бы ничего не изменил в нашей жизни. Я снова взялась за свою дипломную работу. Сама по себе она меня не очень-то интересовала, но это было способом убедить отца, что мне лучше всего быть в Париже, чтобы защититься и получить диплом. Я садилась теперь каждое утро за письменный стол и зевала от тоски. После обеда я иногда заходила к Джедле, мы проводили время с ней вдвоем или же всей нашей компанией отправлялись на какой-нибудь дикий пляж; возвращалась домой я поздно, и Хассейн меня провожал. Мирием в связи с этим не стеснялась меня расспрашивать, как идут его адвокатские дела и приносят ли они ему доход; а ее муж только презрительно смотрел в мою сторону.

Я на какое-то мгновение испугалась, увидев Хассейна, внезапно появившегося тогда перед нами. Испуг этот быстро прошел, и я даже не поняла, в чем дело. Подумала, что это все из-за стеснительности, которую я стала испытывать к нему, когда наши отношения утратили былую ясность. Я не забыла, как внезапно и резко он со мной расстался. И я решила с тех пор вести себя с холодным высокомерием. Я не боялась его. В конце концов, ведь это он вернулся, значит, я была сильнее.

И когда впервые после его возвращения мы остались наедине, меня озадачило и смутило его новое настроение. Обычно он злословил, и я уже привыкла к его цинизму. Это придавало нашим разговорам особую остроту, резкость, подхлестывавшую меня, превращавшую наш диалог в некое подобие дуэли. А теперь все наоборот, он был молчалив, угрюм. Я даже не знала, что и подумать об этой его немоте. Единственное, что осталось от прежнего, — его откровенность.

— Вы можете торжествовать победу, ибо я вернулся, дорогая моя Надия, — сказал он мне дерзко. — Но ваша победа легко вам досталась. В Алжире царит такая же скука, как здесь, когда идет дождь. Да я и не знаю к тому же никакого другого побережья, где бы можно было так приятно провести время. Хотя и не думаю развлекаться, — быстро добавил он, увидев, что я готова возразить ему. — Мне не привыкать жить в скуке и безразличии к окружающему. Буду смотреть только на вас. Может быть, меня ждет увлекательный спектакль!

Я не уловила в его взгляде никакого вызова, он вроде бы и не хотел провоцировать меня, тем не менее я его сразу же возненавидела. А он продолжал все тем же тоном:

— В глубине души, мой ангел, — (так называл он меня раньше, когда бывал в особенно хорошем расположении духа, то есть когда выпьет или когда, как это я поняла после, хотел обладать мной), — в глубине души я возмущаюсь вами. Вы как я, вас ничего не угнетает, у вас трезвый ум и холодное сердце. И однако вы богаче меня: вам удается развлечься, посмеяться. Когда-нибудь вы поделитесь со мной, надеюсь, вашим секретом.

Его голос стал развязным.

— У меня нет никакого рецепта на этот счет, — сухо ответила я ему. — Это зависит от тех, с кем я общаюсь.

— Я нахожу их общество слишком серьезным для вас. Как вы можете развлекаться с людьми, совершенно на вас не похожими?

— Не знаю, что вы подразумеваете под «развлекаться»…

Я старалась показать ему, что вовсе не разделяю его желания казаться моим сообщником и плюю на его советы. Эта его новая манера разговаривать со мной была просто способом оскорбить меня. Он не ответил, но внимательно посмотрел мне прямо в глаза, без всякой иронии. Агрессивность его куда-то исчезла, это было очевидно. И то, что он впервые отказался отвечать на мой выпад, даже как-то покоробило меня. Что это с ним стряслось? Он изменился. А я предпочитала его злым. Я ему все это высказала, когда он провожал меня. И хотя уже темнело, я увидела на его лице какую-то странную улыбку, которую не могла понять. Мне даже показалось, что его тонкие губы дрожали. Я стояла перед ним, не зная, что делать. Глаза его блестели в опускавшейся над нами светлой ночи. И не могу понять, каким образом я вдруг очутилась в его объятьях, прижатой к его груди. Я и не пыталась сопротивляться. Мною овладела покорность; какая-то истома, которой я не ведала ранее, разлилась во мне. Он поцеловал меня в губы так страстно, что я даже испугалась. И продолжал сжимать меня в своих объятьях. Я словно окаменела. А он схватил мое лицо, зажал его в своих дрожащих ладонях и все смотрел на меня, смотрел, не улыбаясь, почти враждебно, прямо в глаза, и лунный свет озарял нас. Потом так же внезапно он отпустил меня. Не сказав ни единого слова, повернулся и канул во мрак. А я осталась стоять на пороге дома. Глаза мои следили за его удалявшейся могучей фигурой, пока ночь не поглотила ее. И тогда волна гнева поднялась во мне. Я вошла в дом в раздумье, недовольная собой.