Жду. Люблю. Целую - страница 26

Аксель укрылся в здании с обезглавленными кариатидами. Пол был устлан битым стеклом и вражескими листовками, призывающими сдаваться.

Прислонившись к стене, он проверил, на месте ли две гранаты, которые были пристегнуты к ремню. Прицел фаустпатрона натирал бедро. Порывшись в кармане, он достал фляжку, в которой еще оставалось несколько капель воды, и горсть пыльных леденцов. Теплая вода обожгла разбитые губы. В отчаянии он отшвырнул фляжку от себя.

— Дерьмо! — выкрикнул он, но вместо собственного голоса слышал все тот же шум.

«Я только отдохну несколько минут, — сказал он себе, прижавшись затылком к стене. — Только несколько минут. Это не преступление…»

Когда он пришел в себя, то снова услышал вой «катюш» и вздохнул с облегчением. Слава Богу, он не оглох! За закопченным входом в дом царил мрак. Акселю удалось подняться и подползти к проему в стене, через который было видно старинную, некогда красивую улицу. Теперь город представлял собой лунный ландшафт, и можно было только догадаться, что неподалеку находится Паризерплац. Повсюду лежали трупы. Воздух был густой и тяжелый, почти как слизь. Языки пламени лизали фасады с пустыми оконными проемами. На одной из стен виднелась угрожающая надпись: «Наслаждайтесь войной — ибо мир будет ужасен». «Как бы то ни было, все равно до мира не доживет никто», — раздраженно сказал себе Аксель и посмотрел в ту сторону, где он оставил Стефана. Вездесущие мародеры уже успели освободить труп его друга от оружия и длинного пальто, но Акселя это не обидело. Все хотят выжить. Если никто уже не заботится о том, чтобы хоронить убитых, то какой смысл горевать об оставшемся бесхозным их скромном сокровище. Тем не менее он потрудился закрыть своему другу глаза. Он любил его, но не чувствовал печали, скорее опустошенность. Сегодня Стефан и другие, завтра он сам. Это очевидно, конечно, но сопротивляться смерти, когда тебе шестнадцать и ты принадлежишь к расе господ, — разве это кощунство?

Плохо понимая, куда идет, Аксель брел по городу, спотыкаясь. Время от времени он замирал на месте, присматриваясь к теням, направляя вслед за взглядом ствол автомата. Ему не хватало его товарищей. Он не привык быть один. Как бы ему теперь хотелось услышать плоские шутки Генриха и грубый голос их командира Георга, делавшего им замечания. Аксель и Стефан поначалу сердились на него за это. Таким тоном не разговаривают с учениками Наполы, одного из самых престижных учебных заведений Третьего рейха, но, с другой стороны, было что-то успокаивающее в этом постоянном ворчании старика.

На перекрестке Аксель наткнулся на подбитый танк. Вокруг него лежало несколько мертвых подростков в коричневой униформе. «Вот еще герои», — подумал он с горечью. Вдруг от входа в один из подвалов отделился силуэт, словно вырос из-под земли. Подпрыгнув от неожиданности, Аксель поднял оружие. Силуэт оказался женщиной с шапочкой на голове, белой перевязью и корзинкой в руке. Женщина вся была в пепле и пыли. Черная и грязная, как и весь город. Она хмуро посмотрела на него.

— Там дальше есть медпункт. Через сто метров! — крикнула она, показывая рукой. — В подвалах «Адлона».

Он кивнул вместо благодарности. А почему бы и нет? Обработка ран ему не помешает. А может, даже швы понадобятся. Он пошел в указанном направлении, меньше опасаясь наткнуться на русских солдат, чем на людей из жандармерии. Эти типы с жестяными бляхами на груди, как на собачьих ошейниках, обладали повадками псов, разве что не лаяли. Его обязательно спросят, откуда он идет и почему отделился от своего отряда. Даже в условиях полного хаоса каждый должен быть на своем месте. «Какой абсурд!» — думал Аксель. Это был полный кошмар. Никогда, даже в самых страшных снах, он не мог представить свою страну завоеванной большевиками. Сотнями тысяч бомб стерт с лица земли Дрезден. А Берлин… О Боже, Берлин… Его родной город, эти парки, рощи, озера, импозантные правительственные здания, в одном из которых за большим столом из черного дерева восседал его отец; зоопарк, мосты через Шпрее, концертные залы, кинотеатры и художественные галереи, в которых когда-то выставлялись работы его дяди фотографа. Все это теперь превратилось в осажденную, агонизирующую крепость. Несколько солдат перебегали цепочкой, прижимаясь к фасадам домов. Он испугался, что на него обратят внимание, но никто из них даже не оглянулся.